Мари
Шрифт:
Оказались там также и другие манускрипты, среди которых одна рукопись раскрывает причину разгрома Сетевайо и его армии англичанами в 1879 году, что случилось незадолго до того, как Квотермейн встретил сэра Генри Куртиса и капитана Гуда.
Эти три повести в большей или меньшей степени фактически связаны друг с другом. По крайней мере, один старый карлик по имени Зикали, колдун и ужасный человек, имел отношение к ним всем, хотя в первой — «Мари» — он только невнятно упомянут в связи с резней Ретифа, где, несомненно, являлся первым подстрекателем. Поскольку «Мари» идет первой в хронологическом порядке и была положена ее автором поверх связки рукописей, я и публикую ее первой. С остальными я намереваюсь работать
Но будущее должно само заботиться о себе. Мы не можем контролировать его, и события его не подвластны нам.
Между тем я надеюсь, что те, кто в юности читал о копях царя Соломона и стране Цувенди, а, может быть, какие-либо другие книги, более ранние, смогут найти много интересного в этих новых главах автобиографии Аллана Квотермейна, что обнаружил и я.
МАРИ
Эпизод из жизни покойного Аллана Квотермейна
ГЛАВА I
Аллан изучает французский язык
Несмотря на мой преклонный возраст, я, Аллан Квотермейн, уже кое-что писавший, никогда ни единых словом не обмолвился о моей первой любви и о приключениях, сопутствовавших ее прекрасной и трагической истории. Думаю, что это происходило потому, что она всегда казалась мне слишком святой, слишком далекой от обыденности, такой же святой и далекой, как небеса, на которые вознесена великолепная душа Мари Марэ.
Не теперь, в моем возрасте, приближающем меня к бесконечности, по ночам, уносясь мыслями к звездам, иногда мне хочется приоткрыть двери, сквозь которые должен буду пройти и я, склонившись к земле, в преддверии бесконечности, с раскинутыми руками и увлажненными глазами, начинаю различать давно забытую тень — тень Мари Марэ…
Это сон старика и, несомненно, ничто иное. Но я попытаюсь изложить эту историю, окончившуюся такой великой жертвой и достойную записи, хоть я и надеюсь, что ни один человеческий глаз не прочитает ее, пока густой туман забвения не окутает память обо мне.
И я доволен, что предпринимаю эту попытку, ибо мне кажется, что лишь в смерти я приду к пониманию истинной ценности той, о ком я говорю, и о той страстной любви, которую она подарила такому недостойному ее человеку, как я… Я до сих пор удивляюсь, чем только я заслужил любовь таких женщин как Мари и Стелла, также уже давно умершая, единственная в мире, кому я рассказал всю историю Мари?
Я вспоминаю, что я тогда опасался, чтобы она не приняла ее близко к сердцу, но этого не случилось. И в самом деле, во время наших недолгих семейных дней она много думала и говорила о Мари, и некоторые из ее последних слов ко мне были о том, что Стелла намеревается найти Мари на том свете, и что они вместе будут дожидаться меня в стране любви, чистые и бессмертные.
Так что со смертью Стеллы вся эта страница жизни закончилась для меня, ибо в течение долгих лет, тянувшихся между тем временем и нынешним, Я уже никогда не говорил нежных слов женщине. Я признаю что однажды, значительно позже, одна маленькая зулусская колдунья говорила мне нежные слова и на какой-то час, или около этого, почти вскружила мне голову, а в этом искусстве она обладала большим уменьем. И я говорю об этом, потому что хочу быть совершенно честным, хотя она, — я имею в виду мою голову, ибо сердце в это дело не вмешивалось, — она, голова, тут же перестала кружиться… Звали ее Мамина и я когда-нибудь отдельно изложу ее удивительную историю.
Возвращаюсь к основному… Как я уже написал в другой книге, я провел свою молодость с моим старым отцом, священником англиканской церкви, там, где теперь находится округ Крадок Капской колонии.
Тогда это было достаточно дикое место с очень небольшим белым населением. Среди наших немногочисленных соседей был один фермер-бур,
1
Нантский эдикт — издан французским королем Генрихом IV в 1598 г., который закрепил католицизм как господствующую религию.
В отличие от большинства буров подобного происхождения, эти особенные Марэ, — а фамилий, звучавших так же, было много, — они никогда не забывали свое происхождение. И в самом деле, от отца к сыну передавалось знание французского языка и между собой они обычно разговаривали по-французски. Во всяком случае, обыкновением Анри Марэ, который был чрезмерно религиозен, было прочитывать главу из Библии (что является, или являлось, непременной утренней привычкой буров) не на ломаном голландском, а на чистом старо-французском.
У меня даже есть именно та книга, из которой он обычно читал: я купил ее по случаю вместе с другими предметами на рынке в Марицбурге во время аукциона.
Я припоминаю теперь, что, когда раскрыл тот толстый том, переплетенный в добротную оленью кожу, и обнаружил, кому книга принадлежала, то у меня хлынули слезы… Не осталось даже тени сомнения, чья это книга, ибо, как это было принято в старину, в нее вшили несколько форзацев для записи важных событий в жизни ее владельца. Первые записи, сделанные самим Анри Марэ, предком, представляли собой описание того, как он и его соотечественники были изгнаны из Франции, а его отец расстался с жизнью в результате религиозных преследований. После этого следовал длинный реестр бракосочетаний, рождений и смертей, продолжавшийся из поколения в поколение, а среди них — несколько заметок, рассказывавших о таких событиях, как изменение местожительства семьи… Все писалось на французском языке.
К концу реестра появляется запись о рождении Анри Марэ, которого я знал, увы, слишком хорошо, и его единственной сестры. Затем написана его женитьба на Мари Лабюшан, как было подчеркнуто, тоже из семьи гугенотов. И в следующем году — рождение Мари Марэ, моей Мари, а после длительного промежутка, ибо дети больше не рождались, смерть ее матери. Сразу же, ниже, появляется такой любопытный пассаж:
«3 января 1836 года. Я покидаю эту негостеприимную страну, желая освободиться от проклятого правительства Британии, как мои предки освободились от того дьявола — Людовика XIV. Долой королей и тиранических министров! Да здравствует свобода!» Все это очень ярко показывало характер и мировоззрение Анри Марэ, а также и чувства, царившие среди переселенцев-буров той эпохи.
Таким образом заключался реестр и заканчивалась история Марэ этой записью в Библии, ибо эта ветвь их семьи теперь усохла. Ее последнюю главу я расскажу дальше…
В моем официальном знакомстве с Мари Марэ не было ничего выдающегося. Я не спасал ее от нападения диких зверей и не вытаскивал из бушующей реки, как это бывает в романах. В действительности мы обменивались своими юными мыслями за небольшим, но чрезвычайно массивным столом, который некогда выполнял функции чурбана для рубки мяса. Даже и сейчас я вижу сотни рубцов, прорезавших поверхность этого стола, особенно в том месте, где обычно сидел я.