Марианна и неизвестный из Тосканы
Шрифт:
Не заставляя просить себя дважды, Марианна повернулась к выходу, радуясь тому, что перестанет быть объектом «внимания Фурнье, во взгляде которого теперь читалась явная насмешка. Безусловно, он узнал ее и, видимо, не испытывал ни малейшего замешательства из — за своего безобразного поведения. Перед тем как покинуть комнату, она услышала слова, обращенные к его возлюбленной:
— Я не знаю имени этой очаровательной несговорчивой особы, но почему-то чувствую, что обязан ей чем-то…
— У тебя лихорадка, дорогой, — заворковала Фортюнэ. — Уверяю тебя, что
Марианна едва удержалась, чтобы не пожать плечами.
Этот негодяй прекрасно знал, что она никогда не осмелится рассказать своей подруге правду о бурном начале их взаимоотношений, и в любом случае это не имело большого значения, потому что она твердо решила на этом их и закончить! И в самом деле, ей вовсе не обязательно было знать, что этот слишком уверенный в себе человек ненавидел императора, чтобы почувствовать к нему антипатию и сразу же отнести его к числу людей, которых она не хотела бы вновь увидеть. И тут же она поклялась себе сделать все, чтобы так и было. Словно отвечая на мысли Марианны, спускавшийся позади нее Жонас бормотал:
— Если геневал оставаться здесь, мадемуазель Мавианна не сково увидит мадам. Последний ваз она и геневал не покидать спальню восемь сутки!
Марианна ничего не ответила, но нахмурила брови. Не оттого, что подобная любвеобильность казалась ей чрезмерной, а потому, что такие» достижения» могли оказаться не по вкусу банкиру Уврару, нужному ей сейчас. И для Марианны это может иметь губительные последствия, если у человека, в котором она так нуждалась, в ближайшее время будет испорчено настроение.
С тяжелым вздохом она направилась на встречу с банкиром в маленький салон, хорошо знакомый ей и особо любимый Фортюнэ, ибо здесь она могла созерцать свои соблазнительные прелести и любовные забавы, воспроизведенные многочисленными большими венецианскими зеркалами в лепных позолоченных рамах. В них отражались увядшие розы обоев, покрытая паутиной низкая мебель времен Директории, тонкие арабески жирандолей с розовыми свечами и единственный яркий мазок — громадная бирюзовая китайская ваза с распустившимися тюльпанами и ирисами среди длинных, усыпанных цветами побегов терновника.
Принадлежность салона хозяйке дома выдавал легкий аромат розы, боровшийся с запахом горящего дерева, а также бесчисленные мелкие безделушки, разбросанные повсюду, равно как и длинный шарф из позолоченного газа, свисавший с подлокотника одного из кресел.
Войдя в маленький салон и увидев облокотившегося о камин Уврара, Марианна невольно отметила, что, несмотря на его богатство, этот человек совершенно не подходил к окружавшей его обстановке. Ей было ясно, что кроме денег ничто не может привлекать женщин к такому низкорослому малому с повадками пролазы, с прореженными пятым десятком гладкими волосами на макушке, у которого всегда был вид одетой вешалки, несмотря на все усилия придать элегантность его слишком дорогой одежде. Тем не менее Габриэль Уврар имел успех, и не только у Фортюнэ, которая ничуть не скрывала свою любовь
Хотя второй возлюбленный м-м Гамелен был ей не более симпатичен, чем первый, этот казался просто отвратительным. Марианна постаралась принять приветливый вид и, подходя к обернувшемуся на скрип двери банкиру, улыбнулась. С возгласом удовлетворения Уврар обхватил руки молодой женщины, запечатлел на каждой поцелуй и, не отпуская, мягко увлек ее к розовой софе, на которой Фортюнэ проводила долгие часы безделья, лакомясь сладостями и читая редкие легкие романы, которым суровая императорская цензура позволяла увидеть свет.
— Почему не прийти ко мне, дорогая красавица, — упрекнул он полным задушевной близости тоном. — Напрасно было беспокоить нашего друга из-за подобной мелочи.
Слово «мелочь» понравилось Марианне. По ее мнению, двадцать тысяч ливров — изрядная сумма и надо быть банкиром, чтобы говорить о ней с такой непринужденностью. Вместе с тем это добавило ей смелости. Уврар продолжал:
— Вы должны были немедленно найти меня… дома.
Это избавило бы вас от всяких хлопот.
— Но… я никогда не осмелилась бы, — сказала она, одновременно пытаясь освободить руки.
— Не осмелились бы? Такая красивая женщина? Неужели вам никогда не говорили, что красота зачаровывает меня, что я ее верный раб? А кто же в Париже может быть прекрасней Императорского соловья?
— Императорского соловья?
— Ну да, это так прозвали вас, восхитительная Мария-Стэлла! Вы об этом не знали?
— Видит Бог, нет, — сказала Марианна, которая нашла, что ее собеседник слишком галантен для человека, у которого собираются занять крупную сумму.
Но Уврар уже продолжал:
— Я был на вашем выступлении в Фейдо. Ах!.. Какое чудо! Какой голос, какая грация, какая красота! Я не солгу, если скажу, что вы привели меня в восторг! Я был полностью очарован вами! Этот редкий тембр, такой волнующий, а лебединая шея и лепестки роз вместо губ, из которых бил волшебный фонтан звуков. Кто не был готов преклонить колени от восхищения? Я, например, хо…
— Вы слишком снисходительны, — оборвала его смущенная Марианна, начинавшая бояться, что банкир подтвердит свои слова действием и упадет перед ней на колени. — Прошу вас, однако, оставим в покое тот вечер… Он принес мне совершенно не то, чего я желала.
— О, несчастный случай с вами? Действительно, это было…
— Очень неприятно, и с тех пор вызвавшие его причины только умножились. Так что я прошу извинить меня, если я кажусь вам нетерпеливой и недостаточно учтивой, но я нуждаюсь в уверенности. Вы понимаете прекрасно, что только очень затруднительное положение, в которое я попала, вынудило меня обратиться за помощью.
— К другу… Другу верному и преданному! Надеюсь, вы не сомневаетесь в этом?
— Иначе я не была бы здесь! Итак, я могу рассчитывать на эту сумму… скажем, послезавтра?