Марианна и неизвестный из Тосканы
Шрифт:
В ответ на учтивый вопрос Гракха-Ганнибала встретившийся аббат указал жилище мэтра де Брюйара, легко отличимое от других благодаря высокой четырехугольной башне, возвышавшейся в его дворе. К тому же это был один из немногих домов, в которых горел свет. Каноники рано ложились спать, что предоставляло свободу действия скверным подросткам, которые наводняли старые улицы Сите, чтобы заниматься сомнительным промыслом.
К большому удивлению Марианны, в доме каноника не ощущался запах остывшего воска и старой бумаги, который, по ее мнению, был обязательной принадлежностью жилища церковнослужителя. Слуга
— Его преосвященство уже трижды спрашивал, приехали ли вы. Он в большом нетерпении!.. До такой степени, что не может выносить чье-либо присутствие, даже мое.
«Особенно твое», — подумала Марианна, которая, со своей стороны, не смогла бы выдержать и четверть часа присутствие услужливого аббата.
— Знаете, — добавил Бишет проникновенно, — мы вынуждены покинуть Париж до рассвета!
— Как? Уже? Но крестный ничего не сказал мне об этом.
— Его преосвященство еще не знал. Уже вечером министр по церковным делам господин Биго де Преамене поставил нас в известность, что наше присутствие в столице не является желательным и мы должны уехать.
— Но куда?
— В Реймс, куда… гм… сгоняют строптивых членов римской курии! Это большое несчастье и величайшая несправедливость. Действительно, наступили апокалипсические времена и…
Марианне не удалось дослушать до конца пророческие слова аббата Бишета, так как дверь, перед которой шел этот интересный разговор, в этот момент отворилась, и показался кардинал, на этот раз гораздо больше напоминавший аббата де Шазея: его скромный черный костюм был менее элегантен, чем ливрея слуги.
— Бишет! — сказал он строго. — Я достаточно взрослый и могу сам сообщить моей крестнице о своих несчастьях. Напрасной болтовней вы задерживаете нас. Живо идите на кухню и прикажите приготовить кофе, побольше и покрепче! И не беспокойте меня, пока мэтр де Брюйар не скажет вам, что он готов. Входи, моя маленькая.
Последние слова, естественно, адресовались Марианне, которая прошла в небольшую, но уютную библиотеку, где светлые панели, роскошные переплеты и свежие ковры из Бовэ не больше отдавали церковным духом, чем то, что она уже увидела. Над секретером очень красивая молодая женщина улыбалась с лукавым видом с портрета в овальной золотой рамке между двумя позолоченными бронзовыми канделябрами, а над камином юный Людовик XV в коронационном костюме озарял всю комнату голубизной королевской мантии.
Видя, что Марианна с некоторым удивлением рассматривает этот портрет, кардинал улыбнулся.
— Каноник де Брюйар — внебрачный сын Людовика XV и прекрасной дамы, чей портрет ты видишь. Отсюда и портрет короля, который теперь не часто встретишь в парижских салонах. Но оставим это и присаживайся у огня, чтобы я лучше тебя видел. С тех пор как я сегодня расстался с тобой, я не переставал думать о тебе, пытался понять, каким чудом ты оказалась в Париже и как ты, отданная мной в супруги англичанину, встретилась мне во дворе Тюильри в обществе
Марианна вымученно улыбнулась. Наступил самый трудный момент. Она решила без малейших уверток идти навстречу опасности, даже не надеясь на содействие воспоминаний, таких дорогих, что монсеньор де Шазей не преминет в них погрузиться.
— Не пытайтесь, дорогой крестный, вы не смогли бы понять. Какой была моя жизнь с того момента, как мы расстались, ни вы, ни кто-нибудь другой не смог бы себе представить. Откровенно говоря, иногда я спрашиваю себя: не было ли все, что я пережила, просто наваждением или чьей-то историей, которую мне рассказали?
— Что ты хочешь сказать? — спросил кардинал, придвигая свое кресло поближе к Марианне. — Я не имел никаких сообщений из Англии после твоей свадьбы.
— Тогда… вы ничего не знаете… абсолютно ничего?
— Да нет же, уверяю тебя. Прежде всего скажи, где твой муж?
— Нет, — живо прервала его Марианна, — Прошу вас, позвольте мне рассказать… по — своему, как я смогу. Это так трудно.
— Трудно? Я считал, что тебе никогда не придется столкнуться с трудностями.
— Пожалуйста, не прерывайте меня. Вы сейчас поймете, что я хочу сказать. Крестный… особняк д'Ассельна принадлежит мне. Его подарил мне император. Я… та самая певица из Оперы, о которой вы недавно упоминали.
— Как?
Пораженный неожиданностью, кардинал встал. С его некрасивого лица внезапно исчезли следы оживления, даже жизни. Оно превратилось в серую каменную маску без всякого выражения. Но, несмотря на нанесенный ему удар, Марианна почувствовала облегчение. Самое трудное сказано.
Кардинал молча направился к углу комнаты, на обитой красным бархатом подставке покоилось распятие из слоновой кости, и постоял некоторое время перед ним, не преклоняя колени и, видимо, не обращаясь с молитвой к Всевышнему, но, когда он повернулся и снова подошел к Марианне, лицо его приобрело естественный цвет. Он занял свое место в кресле и, возможно, чтобы не видеть крестницу, придвинулся к огню, протянул к нему бледные руки.
— Рассказывай, — сказал он тихо. — Я буду слушать до конца, не прерывая.
Тогда Марианна начала долгое повествование…
Появление бесстрастного слуги с кофе в сопровождении явно сгорающего от любопытства аббата Бишета точно совпало с последними словами Марианны. Верный своему обещанию, кардинал за все время не проронил ни слова, хотя и неоднократно привставал в кресле. Теперь он с признательностью смотрел на поднос с кофе, видя в нем желанную развязку после долгого напряжения.
— Оставьте это, Бишет, — сказал он аббату, который хотел наполнить чашки, безусловно, чтобы дольше задержаться. — Мы сами поухаживаем за собой.
Разочарованный аббат покорно исчез. Теперь Готье де Шазей обратился к Марианне:
— Как давно ты не готовила мне ни чаю, ни кофе.
Надеюсь, ты не разучилась?
С глазами, внезапно наполнившимися слезами при этом замечании, которое сразу вернуло ей детство и ее место в лоне семьи, она направилась к маленькому столику, сняла и бросила в угол перчатки и стала готовить ароматный напиток. Уделив все внимание тому, что она делала, она не смотрела на крестного. Оба хранили молчание. Только подавая ему чашку, она осмелилась спросить: