Марианна в огненном венке. Книга 2
Шрифт:
— Рустан! Фонарь!..
Мамелюк, которого она не видела и не думала, что он в России, подбежал, словно меховая гора, увенчанная тюрбаном. При неверном свете фонаря Наполеон вглядывался в истощенное болезнью лицо и глаза, полные слез, которые, скатываясь по бледным щекам, замерзали. Его взгляд загорелся огнем, который, впрочем, быстро потух, и вдруг он нагнулся к ней с таким окаменевшим лицом, что она не могла удержаться от стона.
— Сир… Вы никогда не простите меня?
Но он ничего не ответил и взял из рук мамелюка фонарь.
— Отнеси
Без единого слова Рустан поднял Марианну и отнес в дормез, где уже находился один человек. Она не могла удержаться от улыбки, узнав Коленкура и увидев написанное на его лице изумление.
— Видно, так уж предопределено судьбой, господин герцог, что мы всегда встречаемся при необычных обстоятельствах, — прошептала она.
Но сильный приступ кашля потряс ее и помешал продолжать. Сейчас же герцог де Висанс подсунул ей под ноги жаровню, потянулся к дорожному несессеру, достал вино, налил в кубок и поднес к губам молодой женщины.
— Вы больны, сударыня, — сказал он сочувствующим тоном. — Этот климат не для вас…
Он умолк, так как Наполеон поднялся в карету и стал укрываться медвежьей полстью. Он казался разъяренным. Его движения были резкими, брови — сильно нахмуренными, но Марианна, подкрепившись вином, которое оказалось любимым государем шамбертеном, рискнула подать голос:
— Как благодарить вас, сир? Ваше вели…
Он оборвал ее.
— Замолчите! Снова закашляетесь! На почтовой станции будет время…
Вскоре приехали в Ковно и остановились в одном из предместий перед домом, от которого осталась только половина. Собственно, и весь город имел такой же вид, ибо десять лет назад большая часть Ковно была уничтожена во время ужасного пожара, от которого он до сих пор не оправился. Приход французов на этот берег Немана не способствовал наведению порядка. За исключением старого замка, нескольких церквей и примерно половины домов, все остальное лежало в руинах.
Дом, перед которым остановились кареты, представлял собой нечто вроде постоялого двора. Его содержал молодой повар, итальянец, появившийся здесь прошлым летом вместе с армией. Похоже, он преуспевал, так как, предупрежденный всего за несколько минут прискакавшим Амордю, он сотворил невероятное. Когда Марианна, поддерживаемая Коленкуром, вошла в зал, где пылал сильный огонь, она увидела застланный белой скатертью стол с жареными цыплятами, сыром, белым хлебом, вареньем и вином… и подумала, что попала в рай. Комната сияла чистотой, в ней было тепло, а воздух благоухал свежеизжаренной яичницей.
Наполеон спросил у Гильемо Гранди, который, согнувшись вдвое, приветствовал его:
— У тебя найдется хорошая комната?
— У меня их три, ваше императорское величество.
Три отличные комнаты. Не окажет ли ваше величество
— У меня нет времени, хотя… Вот эта дама нуждается в постели. Приготовь ей комнату. Я вижу, у тебя есть служанки. Пусть там зажгут огонь и подадут ужин…
Сухим жестом он позвал Барбу, возглавлявшую пассажиров других карет, а именно: Дюрока, генерала Мутона, барона Фэна и Констана, который, узнав Марианну, поспешил к ней с сияющим радостью лицом.
— Боже мой! Госпожа княгиня! Просто чудо!
Наполеон оборвал его властным жестом.
— Довольно, Констан! Позаботьтесь, чтобы эту даму хорошо устроили! А вы, — добавил он, обращаясь к Барбе, — идите с вашей компаньонкой, помогите ей лечь…
— Сир! — взмолилась Марианна. — Позвольте мне хотя бы объяснить вам…
— Ни в коем случае! Идите в постель. Вы еле стоите на ногах. Я приду и скажу вам, что я решил…
И, словно она вдруг перестала существовать, он повернулся к ней спиной и направился к столу, за который уселся, предварительно избавившись от своих одеяний, как лук от шелухи. Забыв обо всем, он атаковал поданную ему шипящую яичницу.
В соответствии с привычкой императорская трапеза длилась недолго. Через десять минут Наполеон проник в комнату Марианны. Молодая женщина как раз улеглась в кровать, которой несколько сложенных вместе матрасов придавали вид высокобортного корабля. Она наслаждалась чашкой горячего молока, первой после долгого перерыва. При виде императора она перестала пить и хотела отдать чашку Барбе, но он остановил ее.
— Заканчивайте! — сказал он так, как обычно говорят «Убирайтесь!».
Не смея ни ослушаться, ни испытывать терпение, которое, она знала, было коротким, она, обжигаясь, допила молоко до конца. Взяв чашку и сделав реверанс, Барба исчезла. С совершенно новым для нее смирением Марианна ждала, когда император обратится к ней. Долго ждать не пришлось.
— Я больше не надеялся снова увидеть вас, сударыня! В самом деле, я все еще не могу поверить, что это действительно вас нашел я дрожащей возле дрянной повозки!
— Сир, — робко прошептала Марианна. — Может быть, ваше величество позволит мне…
— Нет, сударыня! У меня нет времени на вашу историю и благодарность. Оказав вам помощь, я сделал то, что требует простая человечность. Благодарите Бога!
— Тогда… могу ли я спросить, что ваше величество собирается со мной сделать?
— А вы как думаете?
— Я не знаю, но… поскольку ваше величество взяли на себя труд заняться розысками меня и даже оценить мою голову…
Он невесело усмехнулся.
— Оценить вашу голову? Не преувеличивайте! Если я пообещал некую сумму тому, кто вас найдет, то не для того — и я надеюсь, что вы не подумали ничего подобного, — чтобы отправить вас на расстрел. Знайте это, сударыня! Я не палач, не сумасшедший, не человек без памяти. Я не забыл услуги, которые вы мне оказали, я не забыл тем более, что исключительно ради моего спасения вы забрались в это осиное гнездо!