Марина Цветаева. Неправильная любовь
Шрифт:
Еще зимой Волошин пригласил Марину и Асю провести в Коктебеле лето 1911 года. И вот, позагорав месяц в Гурзуфе, проехав около восьмидесяти километров на певучей арбе по дебрям Восточного Крыма — Марина оказалась в этой мифической, сказочной, чудесной, ни на что не похожей стране — Коктебель. Одним из первых, кого Марина встретила здесь, был Сережа Эфрон. А дальше случилось то, что, видимо, должно было случиться: мера счастья, мера любви, мера трагедии выпала им сполна. Сложный ход выбрала судьба, противопоставляя понятия «Преданность» и «Предательство».
Они узнали друг друга. Сергей сразу и навсегда понял, до глубины осознал особость Марины,
Из Коктебеля Марина и Сергей решили поехать в уфимские степи, где Сергей должен был пить кумыс, как уверяли, помогавший при туберкулезе.
Уехали они как супружеская пара. Но в этом определении не было главного — маленькой детали — близости плоти. Не выходило окончательное сближение так просто — не палило огнем, не бросало в костер желания. Да ведь и не венчаны еще — какие тут могут быть сомнения. Хоть и не рьяные православные, а грех.
Никто не берется толковать тему близости Сергея и Марины. Но вообразить плотскую страсть двух юных девственников без всякого опыта, а главное — полюбивших друг друга на такой высокой ноте, что всяческая плоть между душами — уже помеха, — трудно. Другое чувство сияло тут — намоленная радость встречи:
Наконец-то встретила Надобного — мне: У кого-то смертная Надоба — во мне. Что для ока — радуга Злаку — чернозем — Человеку — надоба Человека — в нем. Мне дождя и радуги И руки — нужней Человека надоба Рук — в руке моей.Эти стихи написаны Мариной много позже другому — случайному в бурном течении ее чувств — человеку. На самом деле они о Марине, о ее неизбывном чувстве надобы — потребности в близком человеке. Человеке — неизменно нуждавшемся в ней, в поддержке ее руки. Истинным адресатом этих строк до конца своей жизни, несомненно, оставался Сергей.
Уже из башкирских степей Цветаева писала М. Волошину: «Со многим, что мне раньше казалось слишком трудным, невозможным для меня, я справилась, и со многим еще буду справляться! Мне надо быть очень сильной и верить в себя, иначе совсем невозможно жить!..Странно почувствовать себя внезапно совсем самостоятельной. Для меня это сюрприз — мне всегда казалось, что кто-то другой будет устраивать мою жизнь…»
Мрачная, ироничная девочка, всегда готовая ощетиниться, укусить противника, преобразилась. Непреклонный эгоизм вдруг превратился в свою противоположность — жажду самопожертвования во имя другого. И кусать, ну совершенно, никого не хотелось!
Марина ринулась заботиться о Сереже с первых дней знакомства, ведь он был еще мальчиком, к тому же с отрочества болен туберкулезом. «Старшинство» сделало ее самостоятельной и свободной. А ей только что исполнилось девятнадцать лет.
«Да, в Вечности — жена,
Юность началась счастьем — словно распахнули окна в весеннее, залитое солнцем утро. В начале октября в Трехпрудном был устроен семейный обед в весьма расширившемся составе и с серьезной повесткой дня: приехала шестнадцатилетняя Ася с женихом, уже ожидавшая ребенка, жениха намеревалась представить отцу и Марина.
Стол накрыли в столовой по праздничному этикету — две сестры Сергея Вера и Лиля помогали хозяйничать.
Все перезнакомились, смолчав пока, что гимназист Эфрон — жених. А хрупкая Асечка ждет ребенка от молчаливого паренька Бориса, с которым тоже намерена сочетаться браком. И главное, хоть язык проглоти — как сказать, что уезжают они все из Трехпрудного и подготовлен уже к житью дом в Сивцевом Вражке.
О беременности Аси решили смолчать — не добивать же отца. Начали подступать потихоньку к другим грядущим переменам. А тут Марина со всего маха рубанула:
— Папочка, а я замуж выхожу! — и на руке Сергея повисла — счастливая. Уверена была — не может Сергей отцу не понравиться. Иван Владимирович, тихо охнув, осел на стуле.
Потом уже, после паузы на перекуры, слезы, глотание капель, принялись за чаек и постепенно и обстоятельно поговорили. Сергей, несмотря на то что был, очевидно, молод для брака, будущему свекру пришелся по душе. Не мог не прийтись, он всем нравился — чистотой и подлинностью веяло за версту, как с омытого дождем луга.
— Ну почему, почему вы со мной не посоветовались? Не отец что ли? Пришли — и нате: «замуж выхожу»! Что я — варвар какой-то, счастье дочери заедаю… — губы Цветаева дрожали от обиды.
— Но, папа, как же я могла с вами советоваться? Вы бы непременно стали меня отговаривать.
Иван Владимирович опустил голову:
— Так дела в приличных семьях не делаются, вот, что я вам скажу. Вначале, плох отец или хорош — советуются. А тут — вовсе я и не нужен стал! Обида эта отцу, вы понять должны. — Он вздохнул, покачал головой. — На свадьбе вашей я, конечно, не буду. Нет, нет, нет. И не просите.
Разговор замяли, а после уж Иван Владимирович сам поинтересовался:
— Ну, а когда же венчаться думаете?
Отец не мог не заметить, как переменилась Марина — ни разу не огрызнулась, не ощетинилась. На отца смотрела виновато и с любовью. И хороша! Волосы отросли, вьются, глаза сияют. Да! Вот коза: очки-то выкинула. Взгляд от того мечтательный, ни за что особо не цепляющийся — загадочно витающий — поэзия и очарованье.
Венчание Марины Цветаевой и Сергея Эфрона состоялось в конце января 1912 года. Иван Владимирович подарил новобрачным старинную икону — из мерцающей темноты глядели в мир строгие очи Николая Чудотворца. Марина Сергею — серебряный подстаканник с его монограммой, жених — как и полагается, кроме прочего, кольца. На внутренней стороне Марининого серебряного колечка выгравировано его имя. А на кольце Сергея — с вязью — размахнулось нестираемое «Марина». Венчанье не было данью традиции и пожеланием родни. Они и в самом деле хотели узаконить свой союз перед высотами силами, как бы они ни назывались. Но непременно добрыми, светоносными, спасающими и хранящими. Никаких противлении мещанской сути брака, пошлости супружества у Марины в этом случае не возникло. Да и с чего бы? Не было и тени сомнения, что две половинки одного существа должны объединиться — и плоть и дух возрадуются. Близость духовная перешла в физическую как бы сама собой.