Марина Влади, обаятельная «колдунья»
Шрифт:
Прямо таким, каким был только что на сцене, с голым торсом, весь взмокший после долгой репетиции и от жары, Высоцкий неспешно шел по служебному коридору к своей гримерной комнате, обмахиваясь по ходу клетчатой рубашкой. В закулисье было сумрачно, тихо и, как ни странно, даже чуточку прохладно.
— Володя! — окликнул его знакомый голос.
Он оглянулся: Иечка! И рядом… быть не может! Марина Влади…
«Увидел „колдунью“, — рассказывал счастливый свидетель первого свидания фотохудожник Игорь Гневашев, — чуть опешил и, маскируя смущение, форсированным, дурашливо-театральным голосом: „О, кого мы видим!..“ Она остановилась: „Вы мне так понравились… А я о вас так
Кое-как натянув ковбойку, еще более смущенный и растерянный, Высоцкий широко взмахнул рукой: «Прошу!..» Затем всей кучей сидели в его гримерке, вспоминал Гневашев, пили дешевое сухое вино.
Потом… Что же было потом?
«Кажется, мы поехали в ресторан ВТО, вспоминала Марина, или в какое-то другое заведение. Какая, в сущности, разница? Он подошел — боже мой, нет! — такой простой, маленький, серенький мужичонка, невысокого роста, только необыкновенные, будоражащие глаза… На сцене он меня потряс. А тут я увидела мальчика. Он был совсем никакой. Худенький. Такой… немножко кругленький… То есть он не был красавчиком, но он был жутко талантлив. На сцене, конечно, он был гигант. А в жизни — совсем незаметный, на улице на такого не обратишь внимания… Володя сел рядом, глаза — в мои глаза. А потом: „Знаете, я люблю вас, и вы будете моей женой“. Такой наглец! Подобное я слышала не раз от многих. И потому лишь улыбнулась и сказала: „Прежде всего, я не свободна. Во-вторых, я этого не желаю…“»
Ну и что? Но его глаза — Боже мой!.. Эти глаза… В них такая потаенная страсть, такая уверенность, такая ярость и такая сила — мужская. Всего этого не было у тех, с кем доводилось встречаться раньше. Такое впечатление, что до сих пор ее окружало повальное слабоволие.
Высоцкий был человеком жеста, бретером. И Марина, как женщина, которая ценит сильных людей, это сразу поняла. Для него же, сразу увидели друзья, любовь к Марине была ураганом, и он не допускал даже мысли быть отвергнутым. Он отсекал всех соперников решительно и быстро, так, как некогда учила его драться улица. Однажды в компанию, где были и Марина, и Владимир, ввалился очень известный в то время киноактер Олег Стриженов и, подвыпив, стал выговаривать Влади: «Ну, что, ну что ты в нем нашла? Ты посмотри, кто он такой — коротышка, алкаш… Вот я — мужик!» Не размениваясь на слова, Высоцкий встал и двумя ударами свалил нахала на пол…
Ударил первым я тогда — так было надо! —потом пел он, а Марина слушала и улыбалась.
Но там, где под напором барда с хриплым голосом, стремительно набиравшего популярность, сдавались без боя любые крепости, французский форт оставался непоколебим. А это подхлестывало еще больше, и ему было наплевать на нескончаемый шлейф слухов, змеившийся за Влади. И на то, что она якобы приехала в Москву с очередным любовником, каким-то румыном, и на то, что «колдунья» приносила всем своим мужьям несчастья, что первый муж — французский летчик — разбился при посадке, а второй — кажется, югослав или венгр, — погиб не то в горах, не то в океане… Слухи о злом роке и проклятии «белокурой бестии» будоражили, волновали, возмущали, пугали всех, но только не Высоцкого…
Он шалел от любви. Друзья не узнавали своего товарища и волновались за него, он казался им совершенно беззащитным и беспомощным, и все страдания легко читались на его лице. Он ее преследовал, но все было тщетно… Она украдкой просила гостей, откланивающихся под утро из ее гостиничного номера:
— Ребята, вы его уведите подальше от гостиницы, а то он возвращается
А ведь вовсе не фантазировал поэт, и вправду был такой банкет — по случаю завершения кинофестиваля развлекались «воплотители эпохи». Едва заиграла музыка, Сергей Аполлинарьевич Герасимов — ох, старый светский лев! — как бы по праву «первой ночи», то бишь старинного знакомства, тут же подхватил Марину под локоток и увлек на танец. Она, уже сменив свое роскошное вечернее длинное платье на что-то легкомысленное, невесомое, из ситчика, кружилась и от души, задорно смеялась…
В этот момент в пресс-баре возник Высоцкий. Именно возник, а не вошел. Он тут же оказался рядом и пригласил Марину на танец. Она протянула ему руку: «да».
— Попалась, — шепнул он ей на ухо, крепко обняв за талию. «Попалась, — с удивлением и тихим восторгом молча согласилась Марина, — ну и что?.. А может, я к этому и стремилась?.. Неужели я влюбилась? Разве можно вот так, с первого взгляда? Наверное, можно. Во всяком случае, что-то со мной происходит…»
И вдруг он попытался поцеловать ее в шею! Она заливается веселым смехом, будучи уверенной, что он поймет: «Но послушайте! Нет! Как же так?!.» А ему кажется, что своими объятиями он уже замкнул вокруг нее мир.
Она прикрывает глаза, чтобы он не увидел в них то, что в них отражалось. Из-под опущенных ресниц наблюдает за ним. Когда он поднял руку, чтобы смахнуть бисеринку пота со лба, тускло сверкнул тонкий ободок обручального кольца. Он заметил ее взгляд.
— Марин, пусть это тебя не тревожит, ладно? — Он посмотрел на кольцо и медленно, с натугой стал стаскивать его с пальца. Кольцо не поддавалось. Владимир упорно продолжал попытки освободиться от него, несмотря на Маринины протестующие жесты. — Мы с женой давно уже просто друзья, понимаешь? Я знаю каждую ее черточку, ее характер, могу предсказать все, что она думает и скажет через минуту. И она тоже. Мы уже рассказали друг другу все на свете. Наверное, так и должно быть. Но нет того, чтобы нас соединяло. Мы просто привыкли друг к другу…
Ах, как старались лабухи! Танцевальные ритмы гремели без перерыва. Вокруг Марины и Владимира уже вились стайки жаждущих с плотоядным блеском в глазах. Очень вовремя пришли на выручку свои ребята, возглавляемые Левой Кочаряном. Они взяли «свою» пару в плотное кольцо и чужаков в него не допускали. А потом, когда Марине понадобилось на минутку отлучиться в дамскую комнату, Высоцкий, еще тяжело дышавший после очередного рок-н-ролла, хлопнул у стойки бара рюмку водки и сказал одному из друзей:
— Я буду не Высоцким, если я на ней не женюсь.
Как клял себя последними словами поэт Евгений Евтушенко, что занесла его в тот вечер нелегкая куда-то не туда и не довелось видеть самому весь этот праздник в фестивальном пресс-баре! Но воображение все равно позволило ему нарисовать живую картинку: «Володя, как Иван-царевич, подхватил Марину на лету, усадил ее на серого волка, несущегося в запутанной, пугающей, но только не этих двоих чащобе все еще продолжающейся „холодной войны“, а не покоренная доселе никем красавица прижалась к нему, как будто именно его ждала всю жизнь…»