Марина
Шрифт:
Ни о каких разговорах при такой бешеной ходьбе не может быть и речи.
Минут двадцать ходу — и мы на Охтинском мосту. Потом на правом берегу.
Немного по берегу и, оглянувшись по сторонам, ныряем вниз, к Неве. По старым, проломившимся деревянным ступеням, где мы знаем каждую щель, каждый пролом.
Днем здесь бывает много народу, поздно вечером — никого, и поэтому мы уже года два считаем это место своим.
У старого, гнилого сарайчика давно уже валяется разбитый, расщепленный обрубок
Напротив горят синие окна комбината имени Кирова, их светящиеся отражения ломаются в воде. Стена сарая защищает нас от ветра.
Зачем нам это место? Почему мы так прилепились к нему и делаем в день несколько лишних километров, лишь бы покурить именно здесь? Не знаю.
Здесь пахнет той самой беспокойной травой, что обычно растет между железнодорожных рельсов на далеких станциях.
А может, и не травой это пахнет, а жирной гарью, летящей с паровозов? Мазутом? Знаю только, что этот запах обычно сопутствует путешествиям, и от одного запаха у меня какое–то волнение.
Это я придумала, чтоб в городе было «наше место».
О чем мы с Алькой там только не говорили, чего не выдумывали!
Охтинский мост, такой огромный и гудящий, будто по нему проходят сильные токи, тянул нас к себе, наверное, еще потому, что нам нравилось владеть им. Это был наш мост.
И потом… Он так похож на железнодорожный!
А этот травянистый скат к Неве!
Сколько нужно воображения, чтобы поверить, что в огромном городе есть никому не известное, неисследованное место, глухое и таинственное, существующее только для нас.
Скрипучие ступеньки, куст чахлой черемухи, бурьян и лопухи…
— Это же, черт побери… — неопределенно говорит Алька.
Очевидно, она чувствует то же самое, что и я.
— Здравствуйте, Мельпомена… Я вас сразу узнал.
— Здравствуйте…
— Я так и знал, что вы позвоните…
— Откуда?
— Догадался. А что это вы сегодня не такая нахальная, как вчера?
— А разве я вчера была нахальная?
— Не очень чтобы очень, но было немного… Может! вы сегодня расшифруете себя?
— Пожалуйста: ваша триста первая жертва…
— Ха–ха–ха…
— Что же вы вчера не звонили?
— Боялась надоесть… Или лишнего наговорить.
— Да, этого стоит опасаться… Я понимаю его слова так, что ему просто надоело со мной разговаривать. Скучно, наверное. А я так много болтаю.
— До свидания.
— Ну почему же до свидания? Скажи–ка лучше что–нибудь смешное, Мельпомена.
Когда мы идем в столовую (до чего же я воздушна, до чего же я едва касаюсь
Остановился. И вдруг улыбнулся радостно, сам, наверное, не ожидал, что улыбнется.
— Привет машиносчетной…
Никогда не обращал на нас внимания, никогда не замечал, а тут вдруг…
— Привет! — хрипло отвечаю я. Только я одна и ответила с перепугу.
А он совсем уже засмеялся. И вдруг побежал вприпрыжку, через две ступеньки — благо ноги длинные, как у аиста.
— Ну, теперь не упусти, — шепнула мне Лиля.
А Светка посмотрела так… Когда мне раньше говорили, что женщины понимают друг друга с полувзгляда, я не верила.
Может быть потому, что до этой минуты не было во мне ничего такого уж особенно женского, а тут вдруг я поняла, что мы со Светкой враги. И что Лилины наскоки на нее не так уж несправедливы. И еще я заметила, что у нее низкий лоб, узкие глазки и узкий, сытый ротик, что и отметила со злорадством.
— Плевала я на это удовольствие, — сказала я.
Но мне, кажется, никто не поверил.
Весь июль он был в отпуске. И жизнь потеряла для меня всякий смысл. Он уехал, и город стал безлюдным.
Я только работала и спала. Не читала ничего, кроме стихов, не бродила по городу. Странное, неведомое мне раньше одиночество — он уехал. Он уехал! И какой смысл стараться быть красивой, какой смысл искать чего–то, когда все уже найдено и все — в нем!
И это все, что тебе было нужно, очкастая умница?
И это все.
На заводоуправлении вывесили объявление: «Всем, кто хочет хорошо отдохнуть…»
Хорошо отдохнуть хотят все. Едут на теплоходе вдоль по Неве. Туда и обратно.
А у нас — срочная работа. Опять.
Лиля подмигивает мне, и я выхожу со станции.
— Хочешь ехать?
— Не знаю.
— Что ты какая–то психованная стала — неужели и вправду влюбилась?
— Не знаю.
— Идиотка. Так вот знай — он тоже едет…
— Он же еще даже из отпуска не пришел?
— Пришел. Сенька сказал. Они дружат.
Я молчу. Это даже хуже, что я теперь знаю, что он тоже едет. Это еще хуже. Уже послезавтра надо ехать, а работы невпроворот — Валечка в отпуске, в выходной мы с Надькой должны работать.
— Не расстраивайся, все получится, — заверяет меня Лиля.
И опять жизнь приобретает запах и цвет. Пахнет жасмином и той горькой тревожной травой, что растет у Охтинского моста.
Все празднично–зеленое, и даже я, так мало бывая на улице, успела немного загореть.
Только немножко грустно, что все женщины, идущие навстречу, так удивительно красивы и мне не сравниться с ними.
Я не ною, когда меня оставляют сверхурочно. Я готова просидеть сегодня всю ночь, лишь бы быть свободной завтра.