Маринованный огурец

Мэнсфилд Кэтрин

По мере того как он говорил, она все наклоняла голову назад, будто пила что-то; странный зверь в ее груди начал мурлыкать.

— Я чувствую, что

мы были одиноки, как никто другой в мире, — он продолжал, — и к тому же, возможно, что ты была единственным человеком, который был действительно живым. Рожденная вне своего времени, — он прошептал, гладя перчатку, — обреченная.

О, Господи! Что она наделала?! Как она смогла отказаться от такого счастья? Это единственный мужчина за всю ее жизнь, который бы понимал ее. Еще не поздно? Может быть, уже слишком поздно? ОНА была той перчаткой, которую он держал в руке….

— И потом тот факт, что у тебя не было друзей и ты не искала дружбы с людьми. Как хорошо я понимал это, так как сам был таким же. Все и сейчас также?

— Да, — она вздохнула. — Также. Я, как всегда, одна.

— И

я, — он нежно рассмеялся, — такой же.

Внезапно быстрым движением он положил перчатку обратно, и его стул от движения скрпинул по полу. — Но то, что казалось мне таким загадочным, теперь очевидно для меня. И для тебя тоже… Просто дело в том, что мы были такими эгоистами, поглощенные только собой и сосредоточенные только на самих себе, что не могли приютить в своих сердцах любовь еще к кому-то. Ты знаешь, — наивно и открыто воскликнул он, очень похожий на себя 6 лет назад, — я начал изучать психологию в России, и я обнаружил, что мы совсем не особенные. Это довольно известная форма….

Она уже ушла. Он сидел, ошеломленный и пораженный, не в состоянии ничего сказать… Затем он попросил у официантки счет.

— Но сливки не тронуты, — он сказал, — пожалуйста, не включайте их в счет.