Марион Фай
Шрифт:
— Сэр Бореас не может меня уволить за то, что я называю аристократа его настоящим именем, — с негодованием ответил Крокер.
Клерки, в своих интимных разговорах, признавали, что оно, пожалуй, справедливо, но замечали, что есть разные способы доканать человека. Если Эол желал повесить Крокера, Крокер, конечно, вскоре доставит ему веревку. У Боббина с Гератэ состоялось небольшое пари, что ранее конца года Крокер перестанет появляться в департаменте.
Увы! как раз перед днем, назначенным для свадьбы бедняка, в течение первой недели июля, нашему Эолу не только представился случай уволить бедного Крокера,
— Сэр Бореас, — сказал Крокер, входя в кабинет великого человека, — надеюсь, что вы сделаете мне честь присутствовать на моем свадебном завтраке. — Уже это приглашение было непростительной дерзостью… — Я не приглашаю никого больше из департамента, кроме герцога, — прибавил Крокер.
Как Крокера мгновенно выпроводили из комнаты, мы здесь описывать не станем, но читатель может быть совершенно уверен, что ни Эол, ни «герцог» приглашения не приняли. В этот самый день мистер Джирнингэм, с помощью одного из курьеров, открыл, что Крокер изорвал целую кипу официальных бумаг!
В числе многих грехов Крокера была привычка «затягивать бумаги». Надо было написать несколько писем, или, вернее, снять с них копии, а Крокер откладывал работу со дня на день. Бумаги куда-то запирались, точно само собой, иногда и найти их было трудно. Были люди в департаменте, которые говорили, что на заявления Крокера не всегда можно положиться, а за последнее время был случай, когда несчастного заподозрили в том, будто он спрятал кипу бумаг, про которую он утверждал, что она никогда и не бывала у него на хранении. Туг поднялась целая буря в кругу тех, у кого должны были бы быть бумаги, если у Крокера их нет; сделаны были усиленные поиски. При этом и открылось, что Крокер положительно уничтожил документы! Предметом их были жалобы беспокойного старика, который, уже много лет, взводил на департамент всевозможные обвинения. Судя по словам этого раздражительного господина, сатанинские ухищрения были пущены в ход с целью помешать ему получить хотя бы одно письмо в течение многих лет.
Претензии старика были лишены всяких оснований; но теперь было почти невозможно не дать ему знать, что все его письма с жалобами уничтожены. Конечно, Крокера следует совсем отрешить от должности. Временно его отрешили сейчас же и потребовали от него письменных объяснений.
— А свадьба моя назначена на будущей неделе, — со слезами сказал он мистеру Джирнингэму. Эол не пожелал его видеть, а мистер Джирнингэм, при этом воззвании, только покачал головой.
Никто никогда не узнал, кто первый сообщил страшную весть в Парадиз-Роу. Одни говорили, что Триббльдэль знаком с приятелем Боббина и что он-то все и сообщил Кларе, в анонимном письме. Другие упоминали о дружбе между мальчиком из таверны и сыном одного из курьеров. Как бы то ни было, истина дошла до № 10. Крокер был вызван на свидание со старухой, и ему тут же объявили, что свадьба состояться не может.
— Чем вы намерены, сэр, содержать эту молодую особу? — спросила мистрисс Демиджон, со всей строгостью, на какую только была способна. Крокер был так убит, что не нашел ни слова в свою защиту. Он не посмел сказать, что, может
— Я совершенно к нему охладела, когда увидела, что старуха так его загоняла, — впоследствии говорила Клара.
— Что ж мне делать с квартирой? — спросил Крокер, плача.
— Разорвите ее, — сказала мистрисс Демиджон, — разорвите. Только возвратите часы и фисгармонику.
Крокер в отчаянии искал помощи повсюду. Может быть, Эол и окажется мягкосердечнее Клары Демиджон. Он написал лорду Персифлаж, давая ему самый подробный отчет о положении дела. «Герцога» он боялся, иначе он обратился бы к нему. Но ему вспомнился лорд Гэмпстед, с которым он познакомился на охоте и так приятно провел время, и он отправился в Гендон. Лорд Гэмпстед в это время жил там в полном уединении. Марион Фай увезли назад в Пегвель-Бей, а жених ее засел в своем старом доме и не видался почти ни с кем. На сердце у него было очень тяжело. Он начинал верить, что Марион, действительно, никогда не будет его женой. Он находился в этом состоянии, когда Крокера привели к нему в сад, где он бродил.
— Мистер Крокер, — сказал он, остановившись на дорожке и смотря прямо в лицо посетителя.
— Да, милорд, это я. Я, Крокер. Вы помните меня, милорд, в Кумберлэнде?
— Я вас помню, — в замке Готбой.
— И на охоте, милорд?
— Что могу я теперь для вас сделать?
— Я всегда находил, милорд, что ничто лучше спорта не скрепляет привязанностей.
— Если вы желаете что-нибудь сообщить…
— Между вами еще другая связь, милорд. Мы оба искали себе подруг в Парадиз-Роу.
— Если у вас есть что сказать, говорите.
— Что же касается до вашего приятеля, милорд… Вы знаете, на кого я намекаю. Если я чем и оскорбил его, то только потому, что думал, что если титул несомненно принадлежит ему по праву, то молодой особе, которую я называть не стану, следовало бы им пользоваться. Я делал это только из преданности семейству.
— Зачем вы сюда явились, мистер Крокер? Я в настоящую минуту не расположен беседовать, могу сказать, ни на какую тему. Если я чем-нибудь…
— О, милорд, меня хотят уволить! Ради Парадиз-Роу, милорд, вступитесь, вступитесь, вступитесь за меня. — Тут он рассказал всю историю бумаг, объяснив только, что разорвал их случайно. — Сэр Бореас сердится на меня за то, что я счел приличным называть, вы знаете кого, его титулом, а теперь меня хотят отрешить от должности, как раз в то время, когда я готов был вести эту прекрасную и образованную девушку к алтарю. Подумайте только, если б вас с мисс Фай так разлучили.
Лорд Гэмпстед пытался растолковать своему гостю, что он ничем даже не может оправдать своей просьбы.
— Но письмо! Вы могли бы написать письмо. Письмо ваше, милорд, сделало бы так много. — Лорд Гэмпстед покачал головой. — Если б вы только сказали, что были со мной коротко знакомы в Кумберлэнде! Конечно, я не беру на себя смелость утверждать, чтоб это была правда, — но чтоб спасти бедняка накануне его свадьбы!
— Письмо я напишу, — сказал лорд Гэмпстед. — Я не могу сказать, что мы были короткими приятелями, потому что это была бы неправда.
— Нет, нет, конечно нет.
— Но я напишу сэру Бореасу. Не могу себе представить, чтоб это могло оказать какое-нибудь действие.