Марионетка для вампира
Шрифт:
— Драк… Сний… — медленно произнес над моим ухом пан Ондржей.
Я отшатнулась от окна. В голове шумела кровь. Драк… Сний… Снежный дракон. По-чешски… Я и подумать не могла…
Коленки тряслись. На полусогнутых я сделала пару шагов от окна. И все… Оказалась на коленях. Лицом в пол.
— Верка!
На плечах появились маленькие руки. Они сильные, но сейчас никакой силы не хватит карлику, чтобы отодрать меня от пола. Я раз ударилась о половицу лбом. Второй, третий… На помощь Карличеку пришел пан Ондржей. Вдвоем они подняли
— Верка, уймись!
Кто это сказал, не знаю. Мои плечи враз поникли, и вся я обмякла вслед за ними. Эти двое теперь держали меня на весу. Пока в дверях не возник… Дракон.
— Что здесь происходит? — проскрипел старик.
— Ничего! — ответили мы в три голоса.
Они отпустили меня, и я как-то устояла на ногах. Наверное, меня удержал драконий взгляд.
— Пани Вера, вас ждет завтрак, — проскрипел пан Драксний. — В обществе двух неприятных личностей, от которых мне не удалось вас избавить. Обопритесь о меня.
Я стиснула ему руку. Четыре пальца, как на драконьей лапе, но в остальном он человек. Пусть нескладный, но человек. Как такое возможно? Как?! Спросить я не решилась. Под пустым драконьим взглядом я чуть не захлебнулась слюной.
Шаг, два, три… Я, кажется, считала их, как с бароном. Кто он сам, кто? Если в его доме живет дракон и… Получается, настоящий оборотень. Если… Если вчера я действительно огрела кочергой Яна… Боже… Если пан Кржижановский сейчас в особняке и не привиделся мне ночью, то… Но днем не может быть видений… Значит…
Увы, два черных круга вокруг глаз, кровоподтеки на щеках и яркий белый пластырь на переносице дали мне понять, что сон действительно не был сном. К тому же, на шее у Яна продолжал красоваться строгий собачий ошейник, а шея пана Драксния теперь была замотана шарфом.
Ян не поднялся при нашем появлении. А вот барон вскочил. И, как мальчик, хотел обежать стол и отодвинуть для меня стул. Но одного строгого взгляда дракона оказалось довольно, чтобы барон отступил назад к своему стулу. Я справилась со своим сама. С завтраком же так легко не получится.
Овсянка с медом и кусочками яблока не была амброзией даже для меня здоровой, а сейчас я уж точно не могла без содрогания глядеть на эту медовую лужу. Меня тошнило. От еды, сотрапезников и полученных знаний. Мне хотелось закрыть глаза и проснуться от кошмара. Но кошмар не исчезал. Он даже говорил. На два голоса. О чем, меня не интересовало, как, похоже, и пана Драксния, потому что скрипучего голоса за целых пять минут я так и не услышала.
Неожиданно я вздрогнула. Нет, ко мне никто не прикоснулся. Просто вдруг наступила тишина, и через мгновение ее разорвал голос барона Сметаны. Четкий:
— Я считаю классовую ненависть пережитком прошлого века. Ее, как и национальной, не должно существовать
Я даже вскинула голову, но барон не заметил моей заинтересованности: он смотрел на Яна, а тот — на него.
— Но, похоже, у поляков это хроническая болезнь. Что плохого лично тебе сделали русские?
Секунда тишины и ни минуты — раздумье. Ян закричал… Или же ответил ровно, но мне все равно захотелось заткнуть уши. Благо руки были свободны от столовых приборов. Я не притронулась к овсянке.
— А вы, пан барон, похоже, очень любите русских.
Милан резко перевел взгляд на меня, и я не спрятала глаз. Он выглядел жутко. Постарел за ночь лет на десять. Седина стала в разы заметнее, а шрамы в районе глаз собрались веером.
— Да, я люблю русских. С пятнадцатого года, когда полевой хирург собрал меня из кусков окровавленного мяса. Меня, солдата вражеской армии, который не думал переходить на сторону русских. Да, я любил русских сестер милосердия, которые отпаивали меня водкой, когда я выл от ран, и с особой заботой меняли примочки на лице. И тех русских солдат, которые потом делились со мной своим скудным пайком. Я вообще люблю людей, Ян, за их дела, и мне нет никакого дела до их паспортов. Кстати, Вера, — Я вздрогнула, и все равно не отвела глаз. — Ондржей вернул тебе паспорт?
Я отрицательно мотнула головой.
— А вот некоторых представителей собственного народа я, мягко говоря, недолюбливаю, как и одного наследника Речи Посполитой. Так вот, паны, ваше общее дело с треском провалилось, и вам, если в вас сохранилось еще хоть что-то от мужчин, должно быть стыдно хотя бы до той степени, чтобы встать, когда в комнату входит женщина…
Ян молчал. Я, не мигая, смотрела в глаза барону: они горели страшным огнем. Он не спал всю ночь. Чинил куклу и раскладывал по полочкам мои вещи.
— Это не женщина, — вдруг буркнул поляк и едва увернулся от брошенного бароном подсвечника, сиганув с головой под стол.
А я заткнула уши от крика Милана и желала, чтобы "молчал" именно он. Ян выполз из-под стола и вновь взгромоздился на стул. Прямой, сухой и безразличный к крикам хозяина особняка. Милан сжал губы и с таким же усердием стиснул в кулак край скатерти. В эту секунду я мечтала, чтобы он дернул ее на себя — пусть бы тарелка с кашей упала на пол, избавив меня от необходимости ее съедать. Но нет, барон опустился на стул со словами:
— Вера, прошу нас простить.
— Я уже простила вас, — выдала я, глядя в этот раз в тарелку.
— Обоих? — это был уже вопрос Яна.
Я так и не подняла глаз:
— Всех троих, — чтобы больше вопросов не возникало.
— А я — нет.
Это сказал пан Драксний, и я непроизвольно дернулась от тарелки, но на меня никто не глядел. Старик искал молоко на дне пустой кружки, и остальные глядели на него.
— Я это заметил по ошейнику! — прорычал Ян и даже оскалился. На манер волка.