Марионетка

Калифулов Николай Михайлович

— Скажу тебе, «Туз», откровенно, ты меня смутил своим умозаключением. Теперь не знаешь, кому и верить.

— Верить нужно себе. Но некоторые говорят: «Никому нельзя верить, даже себе». Я считаю, это полный абсурд. Как можно не верить себе? — раздраженно отреагировал Верижников.

— Я солидарен с твоей железной логикой. Но есть и другая логика — логика реальной действительности. «Никодима» подставили, и он очутился за решеткой. Тебя подставили, и ты оказался на чужбине. Есть в этом что-то общее. А

что? Не могу пока понять. А ты, «Туз», просекаешь, в чем тут загвоздка?

— Если честно, то вижу один почерк.

— Вот уже теплее.

— А дальше что? — спросил Северов.

— Дальше стена, а за ней все знакомые лица.

— К сожалению, это наталкивает на определенные раздумья.

— На какие раздумья?

— Я еще окончательно сам не разобрался, — задумчиво произнес Северов.

За разговором пролетело время, было уже поздно, и Верижников предложил:

— Ладно, «Калифорниец», додумаем завтра, а сейчас время уже позднее, мы устали, необходим отдых.

На следующий день Северов и Верижников, обговорив все детали предстоящего возвращения Верижникова в Россию, расстались. Северов вылетел обратным рейсом.

Г л а в а 51

Россия, 1999 г.

Прилетев в Москву, вначале он решил навестить «Никодима», который ждал его с нетерпением. Они разместились за столом на веранде, где к приезду гостя уже был накрыт стол.

— Вот и все, «Никодим», вопрос с Верижниковым разрешился положительно. Сейчас он закончит в Лондоне все свои дела и прилетит.

— Я не сомневался в твоих способностях и твоем влиянии на него. Ты опытный переговорщик.

Северов отреагировал:

— Если откровенно, его и уговаривать не пришлось. Он же русский человек, и жизнь на чужбине, хоть там и комфортно, для него просто невыносима. Он скучает по Родине, а это никакими красотами и деньгами не купишь. Эта категория ценности находится в другой плоскости.

— Верно, Андрей! У меня была масса возможностей побывать за рубежом, но мне и в России хорошо. Если ехать отдыхать, у нас своих красот предостаточно.

— Верно, Петрович, особенно таких мест для отдыха много в Екатеринославе, где ты многие годы находился у власти.

— Ты очень метко подметил. Был у меня там пруд, а какая там рыба водилась — просто объедение. Вот это настоящий отдых с удочкой у пруда.

Северов задумчиво произнес:

— Ну, Бог с ним, с этим отдыхом. Коль речь зашла о Екатеринославе, хочу у тебя поинтересоваться, Петрович: остался у тебя кто-нибудь там в ментовке, способный реально помочь в одном мутном деле?

— В каком деле?

— Меня просили вытащить одного человека из следственного изолятора.

— Да, есть человек, который мне обязан своей карьерой.

— Могу я к

нему обратиться напрямую?

— Для тебя в этом нет никаких препятствий, запоминай: начальник РУБОП майор Андреев.

— Так я его знаю. Он принципиальный мент. Вряд ли мне удастся с ним найти компромисс.

«Никодим» что-то написал на бумаге и передал ее Северову.

— Возьми и передай ему весточку от меня. Он обязательно тебе поможет.

— Если откровенно, я не верю.

— Не сомневайся, «Калифорниец». Это они по молодости «копытом землю роют», а когда с годами шишек набьют, вот тогда они созревают. Все их морально-нравственные принципы куда-то выветриваются. Остается в жизни семья и карьера. И здесь им приходится выбирать: идти по-прежнему прямо, через заборы, по чужим огородам или входить в калитку и спросить разрешения. Вот они и входят ко мне в калитку, уже готовые к употреблению. Тогда я включаю им зеленый свет светофора. В этом случае они становятся моими должниками. Такова она, настоящая действительность!

— Выходит, Андреев — ваш должник?

— Разумеется. Он обязан мне своим благополучием.

— С каждым разом не перестаю вам удивляться.

— Все удивления еще впереди, друг мой «Калифорниец».

* * *

Когда Северов уехал, «Никодим» остался один. Его мысли перенеслись в воспоминания годичной давности. Он вспомнил, как накануне известных событий к нему вошел с поникшей головой Соболев.

— Что-нибудь случилось, Василий Иванович?

— Константин Петрович, не знаю, с чего и начать. Плохое известие я принес для тебя.

— Я в жизни плохого повидал столько, что меня ничем не удивить. Давай говори, слушаю тебя.

— От наших заокеанских друзей я получил приказ ликвидировать тебя. Они поняли, что ты водишь их за нос, и решили от тебя избавиться.

— Это что, такая у тебя шутка?

— Я вполне серьезно.

— Какой же способ они избрали?

— Вот сам посмотри.

Соболев поставил на стол пузырек с жидкостью.

— Что это?

— Это средство воздействует на иммунную систему, и после употребления через два-три месяца человек умирает от крупозного воспаления легких.

— Как это жестоко с их стороны!

— Такую жизнь мы сами себе выбрали, — заметил Соболев.

— Надо искать выход из этой непростой ситуации, — заявил Одинцов, с подозрением разглядывая собеседника.

— У меня есть простое предложение — все оставить на своих местах. Вряд ли они к тебе подберутся настолько близко, что ты не заметишь, — отреагировал Соболев.

— Они подберутся, я знаю, — задумчиво произнес он.

Одинцов встал и стал прохаживаться по комнате, как маятник. Он упорно о чем-то размышлял. Наконец Одинцов принял решение. Он произнес: