Мария-Антуанетта. С трона на эшафот
Шрифт:
– Что случилось, Ваше Величество?!
Людовик молча протянул ему письмо. Лицо Вермона вытянулось и на глазах тоже выступили слезы. Он уже много лет не видел императрицу, но не забыл эту замечательную женщину.
– Скажите Ее Величеству… умоляю… я не могу…
– Да, Ваше Величество, конечно. Я как раз спешу к королеве. Это такая утрата…
– Благодарю Вас! Я объявлю во Франции траур.
Для Марии-Антуанетты это было, конечно, ударом. Она знала, что мать больна, понимала, что долго императрица не проживет, но смерть дорогого человека, даже если понимаешь, что она скоро случится, все равно неожиданна и тяжела.
Людовик вошел
Антуанетта сначала замерла, а потом вдруг уткнулась лицом в колени мужа и разревелась совсем. Окончательно растерявшийся Людовик все гладил и гладил ее волосы, пока не успокоилась. И вот эта пусть неуклюжая ласка была куда дороже всех остальных сочувствующих слов и витиеватых выражений соболезнования. Луи и брат Иосиф, вот два оставшихся ей дорогих человека. Дочь еще совсем мала, с сестрой Шарлоттой, с которой когда-то были так дружны, судьба совсем развела, она словно не простила мне своего неудачного замужества, хотя рожала одного ребенка за другим. Другие были куда более чужими.
– Маленькая моя девочка…
Луи назвал ее маленькой девочкой?! Антуанетта действительно свернулась калачиком и прижалась к мужу, словно ища у него защиты от этого жестокого мира.
Королева была очень благодарна мужу за настоящую поддержку в горе, они стали гораздо ближе друг другу. Оказалось, что неуклюжий, неловкий Людовик способен на куда более сильные и чистые чувства, чем, например, его младший брат красавец д’Артуа, соболезнования которого были высказаны в полном соответствии с этикетом, но душевностью и не пахли.
Людовик
Я всегда чувствовал, что трон не принесет мне ни радости, ни даже простого удовлетворения сделанным. Власть не для меня. Если бы король Людовик позволил нам с Туанеттой уехать из Версаля или хотя бы назвал дофином кого-то из братьев… Мне кажется, что и Туанетта тоже готова к такому, желала бы.
Нет, пожалуй, желала раньше, теперь нет. Она купается во власти, чего не могу делать я. Но ее власть совсем другого рода, она царит над двором, на нее все время смотрят, ей подражают. Туанетта действительно первая дама королевства, и я рядом с ней неуклюжее приложение. Она не смогла бы без власти.
Хотя королева сильно изменилась после рождения особенно сына, стала мягче, из прежних увлечений остались только театр и музыка. Зато она очень любит наших детей, Туанетта прекрасная мать, к дочери строгая, но без ненужных запретов. Пожалуй, она лучшая мать, чем я отец, я бы избаловал обоих детей, а она воспитывает и делает это разумно.
Почему же ее так не любят те, кто пишет пасквили? И не любят давно. Туанетта добрая, конечно, она легкомысленна, но ведь от этого никому не хуже. Она сильно упростила многие правила этикета, это совсем неплохо, перестала столько тратить на большие приемы и балы, раньше очень много тратила на драгоценности, наряды, прически… Но теперь это в прошлом, Туанетта сейчас куда менее вычурна, чем
Почему же ей все ставят в вину?
И у меня самого не все слава богу. За что меня так не любят братья? Раньше не любил и без конца смеялся только граф Прованс, а теперь и Артуа стал ненавидеть.
Станислав не любил за то, что дед назвал меня дофином, как старшего, но ведь он прекрасно знал, что я не против, чтобы все поменялось. Потом меня женили на Туанетте, и Станислав совсем сошел с ума. Не помню дня, чтобы он не насмехался надо мной или мы не дрались. Невесту выбрал тоже дед, а виноватым снова оказался я. Сколько было насмешек из-за моих неудач, особенно когда женился сам Станислав! Он издевался надо мной, как и Карл, предлагая заменить в спальне. Если бы ни эти насмешки, насколько лучше бы мне жилось! И как я благодарен Туанетте, что она вытерпела, не предала, не завела себе любовника, даже когда мы еще столько времени не могли жить нормальной жизнью. Как благодарен ее брату Иосифу за тот совет. Сколько счастья мне принесла близость с женой!
Станиславу я мешаю как король, если бы не я, королем мог бы быть он. Может, следовало сразу после смерти деда отказаться в его пользу? Жизнь была бы проще, но я не смог. Испугался, не решился, понадеялся, что справлюсь… А теперь нельзя, после рождения наследника я имею право отказаться только в его пользу.
Но за что меня ненавидит Карл д’Артуа? Ему-то я дорогу не переходил. Хотя, что сомневаться? Карл ненавидит меня за Туанетту. Брат с первого дня влюблен в мою жену и давно надеялся на взаимность. Он красивей, умней, более ловкий, и у них много общего с Туанеттой. Если она полюбила брата, я бы даже понял и не ревновал. Нет, ревновал, конечно, но не мешал бы. Но ведь не полюбила же. Играют вместе на сцене, проводят много времени, но я точно знаю, что никогда Туанетта не переступила ту черту… По тому, как ведет себя Карл, и по тому, как он меня ненавидит, знаю.
Некрасивую жену ему выбирал не я, в его влюбленности тоже не виноват, и в том, что Туанетта не отвечает на его любовь, тоже. Не могу же я приказать своей жене любить своего брата! А если бы полюбила? Я, наверное, сошел бы с ума! Никто не знает, как я ее люблю, даже она сама. Все считали и считают меня увальнем и лентяем, так и есть, но только снаружи, а внутри с первого дня, как только поднял глаза на эту девочку и встретился с ее большими фиалковыми глазами (и почему их считают голубыми, глупцы, они фиалковые!), так и пропал. Но обладать такой красавицей казалось кощунственным, и я старательно делал вид, что мне вовсе не хочется прижать ее к себе. Потом привык, долго обещал, что вот-вот… Она ждала.
Неужели власть и красавица-жена навсегда рассорили меня с братьями? От первого я готов отказаться, а от Туанетты никогда! Я готов прощать ей все: безумные траты, попытки пристроить своих австрийских родственников, даже флирт с Ферзеном (ведь это только флирт?), только бы фиалковые глаза ласково смотрели на меня. Разве можно в чем-то отказать такой женщине? Обладание ею высшее счастье для меня, а уж рожденные дети!..
Людовик вздохнул, невеселые мысли по поводу разлада с братьями и ощущение какой-то исходящей от этого разлада опасности не давали покоя. Чем могли быть опасны братья? Вроде ничем, но взгляд Станислава временами столь откровенно ненавистен, а Артуа слишком насмешлив, что хотелось крикнуть: