Мария Федоровна
Шрифт:
Причины революционной катастрофы, происшедшей в России в феврале 1917 года, по-разному оцениваются современниками и потомками. Приведем некоторые наиболее интересные мнения русских философов.
Философ И. Ильин считал, что революционная катастрофа произошла в России оттого, что не хватало крепкого и верноподданнического правосознания, включавшего в себя доверие, ответственность, действенную волю, дисциплину, характер, религиозную веру. Оно было затемнено и вытеснено в широких кругах русской интеллигенции, отчасти и русского чиновничества и даже русского генералитета, «архидемократическими иллюзиями и республиканским образом мыслей, насаждавшимися и распространявшимися мировой закулисой с самой французской революции». «Монархическое сознание, кроме того, — писал Ильин, — имело в простонародной душе своего вечного конкурента — тягу к анархии и самочинному устроению».
Философ Булгаков,
Отречение Николая II вызвало растерянность среди членов царской семьи. Бывший Верховный главнокомандующий генерал Николай Николаевич, находившийся в Тифлисе в качестве главнокомандующего Кавказской армией, предпринял попытку оставить за династией определенную сферу власти. 5 марта он выехал из Тифлиса в Ставку, однако до Петрограда так и не доехал. Временное правительство назначило главнокомандующим Русской армией генерала Алексеева.
Великий князь Андрей Владимирович, с которым Николай Николаевич встретился в эти дни, в своих воспоминаниях передал содержание разговора, состоявшегося между ними: «Последние акты, подписанные государем, были — мое назначение и князя Львова председателем Совета министров, но указ Сенату не опубликован. Больше я ничего не знаю… Насчет Кирилла (Владимировича. — Ю. К.)я еще ничего не решил, но повелеваю, чтобы никто из братьев к маме (Мария Павловна старшая. — Ю. К.)не ездил ни в коем случае… Потом дядя Николаша упомянул, что единства в нашей семье нет, что дядя Саша (Александр III. — Ю. К.)разбил семью, и теперь хотели бы, но уже не могут объединить. Мы вспомнили наши семейные совещания, и дядя выразил, что проектируемый семейный совет помог бы сплотить семью, но ничего тогда из этого не вышло. Мы все сделали, что было в наших силах; не наша вина, что ничего нам не удалось, а идея была хороша. Говорили о Дмитрии Павловиче. Он будет переведен в Тифлис… Дядя решил, что семейство останется там, где каждый в данное время находится».
1 марта 1917 года великий князь Кирилл Владимирович одним из первых торжественно прибыл в Таврический дворец, где заседала Государственная дума, его сопровождал Гвардейский экипаж, ранее охранявший императорскую семью в Царском Селе. На груди великого князя и всех членов Гвардейского экипажа красовались красные банты, петроградский дворец великого князя также был украшен красным флагом.
Встреченный М. В. Родзянко, великий князь Кирилл Владимирович заявил о том, что он приветствует передачу власти Временному комитету Временного правительства, что никогда не одобрял политику императора и что теперь может вздохнуть свободно. Он также сказал: «Даже я, как великий князь, разве я не испытывал гнет старого режима? Разве я был спокоен хоть минуту, что, разговаривая с близким человеком, меня не подслушивают… Разве я скрыл перед народом свои глубокие верования, разве я пошел против народа? Вместе с любимым мною Гвардейским экипажем я пошел в Государственную Думу, этот храм народный… Смею думать, что с падением старого режима удастся, наконец, вздохнуть свободно в свободной России и мне… Впереди я вижу лишь сияющие звезды народного счастья…»
«Появление великого князя Кирилла Владимировича под красным флагом, — писал начальник штаба Дикой дивизии, командующий войсками Петроградского военного округа генерал П. А. Половцов, — было понято как отказ Императорской фамилии от борьбы за свои прерогативы и как признание факта революции. Защитники монархии приуныли. А неделю спустя это впечатление было еще усилено появлением в печати интервью с великим князем Кириллом Владимировичем, начинавшегося словами „мой дворник и я, мы одинаково видели, что со старым правительством Россия потеряет все“, и кончавшегося заявлением, что великий князь доволен быть свободным гражданином и что над его дворцом развевается красный флаг».
М. В. Родзянко, приветствовавший прибывшего в Думу великого князя Кирилла Владимировича, сказал: «Прибытие члена Императорского Дома с красным бантом на груди во главе вверенной его командованию части войск знаменовало собой явное нарушение присяги Государю Императору и означало полное разложение идеи существующего государственного строя не только в умах общества, но даже среди членов Царствующего Дома».
1 марта 1917 года, то есть за день до отречения царя,
Великий князь Николай Михайлович также с большим воодушевлением встретил Февральскую революцию. Он, как и великий князь Кирилл Владимирович, явился в Таврический дворец, чтобы выразить свое одобрение Временному правительству. Он даже написал статью под названием «Как все они его предали», в которой рассказал о предательском поведении всех приближенных к царю, умолчав о себе. Он даже посещал А. Ф. Керенского. Жена царского министра юстиции О. Добровольская вспоминала: «Мы жили в доме Министерства юстиции… Посредине этой простонародной толпы бывали (у Керенского. — Ю. К.)и элегантно одетые посетители. Самыми элегантными и самыми постоянными из этих посетителей были двое. Первый из них — граф Орлов-Давыдов, известный огромным состоянием… Вторым постоянным и еще более знатным посетителем Керенского был, как это ни странно, великий князь Николай Михайлович, ежедневно терпеливо высиживавший часами в приемной в ожидании ухода последнего посетителя, после чего он входил в кабинет Керенского… Поздно вечером Керенский, великий князь Николай Михайлович и граф Орлов-Давыдов садились за обед, за которым выпивали немало вина».
Феликс Юсупов рассказывал о тех напутствиях, которые давал ему великий князь Николай Михайлович после отречения царя: «Русский трон не наследственный и не выборный: он узурпаторский. Используй события, у тебя все козыри в руках. Россия не может без монарха. С другой стороны, династия Романовых дискредитирована, народ ее не хочет».
В те февральские дни интервью с резкой критикой царя дал и великий князь Павел Александрович. Он приветствовал Февральскую революцию и высказывал свою поддержку новой власти. И даже великая княгиня Елизавета Федоровна прислала из Москвы телеграмму Временному правительству о своей лояльности.
Другой точки зрения придерживался великий князь Георгий Михайлович, брат великого князя Николая Михайловича.
«Ты не можешь представить, — писал он своей сестре Ксении Александровне 14 марта 1917 года, — насколько больно читать этот помой, который выливается во всех газетах на бывшего Императора; лежачего не бьют…
Но, к ужасу моему, я прочитал отвратительную статью моего старшего брата (речь идет о великом князе Николае Михайловиче. — Ю. К.),то есть с его слов написанная корреспонденция, а затем „интервью“ Кирилла и, наконец, третьего дня Павла (речь идет о публикации интервью великого князя Павла Александровича от 21 марта 1917 года в газете „Новое время“. — Ю. К.).Боже мой, какая гадость, это низко и недостойно, это месть, но кому они мстят? — Лежачему. Они его теперь не боятся и мстят. Мы можем говорить между собой о чем нам угодно, но выносить грязь на улицу и поносить несчастного человека — это низко. Даже на словах эти выходки великих князей произвели скверное впечатление. Конечно, я и до сих пор в ярости против Аликс и так останусь на всю жизнь; она его погубила, в этом нет никакого сомнения.
Все мы более или менее знали, что этим должно было все кончиться, предупреждали, говорили, писали. У меня совесть совсем чиста, так как 12 ноября из штаба Брусилова с его ведома и через него я писал Ники и предупреждал, что грозовые тучи надвигаются, которые все сметут, и умолял его учредить ответственное (подчеркнуто великим князем. — Ю. К.)министерство, но, увы, он не внял моим мольбам, ни мольбам Сандро, Николая, Алексеева, отца Шабельского, Кауфмана и многих других беззаветно преданных ему людей. Очень вероятно будет введена республика, несмотря на то, что большинство этого не желает, но меньшинство уже терроризировало благомыслящую часть и она молчит и прячется. Даже мои честные музейцы (служащие Русского музея императора Александра III, где великий князь Георгий Михайлович был управляющим с 1895 года. — Ю. К.)и те не хотят республики, но она, по-моему, имеет очень большие шансы».
Поток такого рода «изъявления чувств» был столь велик, что Временное правительство в постановлении от 8 апреля 1917 года поручило министру юстиции «обратиться ко всем членам бывшей Императорской фамилии с просьбой воздержаться, в собственных интересах, от каких-либо сообщений, предназначенных для помещения в повременных изданиях».
«Во всем этом море лжи, клеветы и ругани, — писал философ С. Булгаков, — он (Николай II. — Ю. К.)выходил прекрасным и чистым. Ни единого неверного, неблагородного, нецарственного жеста, такое достоинство, такая покорность и смирение».