Мария, княгиня Ростовская
Шрифт:
Гонта ехал и думал. Да, ему было о чём подумать. Чёрт дёрнул отправить тогда семейство в Киев… Думал, так безопаснее. А потом рвал волосы на себе. Да кто может нынче знать? Ведь в прошлый раз Чернигов так-то спалили, а Киев устоял.
Гонта вновь как наяву вспомнил те страшные дни, когда Киев стоял в осаде. Поседел тогда купчина черниговский Флегонт Тихий. Никто не выбрался из города, и думал он уже, что навсегда потерял ладу свою и ребятишек…
… Он явился под вечер, неприметный человек в небогатой дорожной одежде. Голь не голь, купец не купец. Вот только глаза
«Привет тебе от Агафьи Ждановны, а равно и чад твоих, Флегонт Никитич»
Гонта судорожно сглотнул, боясь верить и одновременно ощущая, как поднимается в нём буйная радость. Живы… Неужто живы?
Вместо ответа протянул человек записку. Гонта дрожащими пальцами развернул, и увидел строки, нетвёрдой рукой жены написанные. Но сомнений не было, она!
«Чем отблагодарить тебя могу я за такую весть, путник?»
Но змеиный взор бесстрастен.
«Можешь, Флегонт Никитич. Отслужи службу нетрудную»
И враз опала радость. Понял купец, кто перед ним и что за службу сейчас потребует…
«Всё верно, купец» — угадал ход мыслей черниговца серый человек. — «Нужно мне ухо возле князя Михаила»
«Кто я, чтобы возле князя великого пребывать?» — ещё надеялся отклонить неизбежное Гонта. Но серый человек был неумолим.
«Можешь. А не сможешь, так извини. Стало быть, поблазнилось мне. И нет у тебя ни жены, ни детей…»
На этом месте кинулся Гонта на человечка, потеряв разум. И встретил внезапный и страшный удар в поддых. Очнулся уже на полу.
«Глупо, купец. Слушай же первое задание…»
Флегонт горько усмехнулся. Так и началась служба на поганых. Верно, первое время питал надежду он, что вывернется, а после падёт в ноги князю. Но после того дела, когда погибли шесть кметей дружины княжьей, и сам гонец, послание тайное везущий, понял несчастный черниговец — дорога назад закрыта.
Правда, и змееглазый не обманул. Вскоре после того вернул семейство, да ловко как — явился в дом якобы купец живым товаром, грек какой-то, и предложил выкупить семью у него. Разумеется, ничего не платил Гонта Тихий, но обставлено было всё достоверно. Поздравляли его друзья, хлопали по спине, и жена плакала навзрыд на плече, шалая от радости. И Гонта сдался. В конце концов, многие русичи служат. Вон воевода киевский какой человек, кремень был, и тот ныне у Батыя…
Деревья расступились, и открылось довольно обширное поле, прилегающее к деревушке-веси, растянувшейся поперёк проезжей дороги. Нахохлившиеся под шапками снега избы смотрели подслеповатыми окошками, затянутыми где бычьим пузырём, где провощённой холстиной. Здесь, под Гомелем, большинство селений уцелело, поскольку лишь случайные отряды монголов добирались до этих мест — путь орды пролегал южнее.
— Засада!!! — резанул по сердцу крик. Гонта схватил лежавшую наготове секиру, но выезжавшие со всех сторон всадники уже натягивали тугие луки, беря на прицел застигнутых врасплох обозников. Их было много, очень много, не меньше двух сотен.
— Эй, купцы честные! — раздался зычный голос, явно русский. — Бросайте-ка ваши ковырялки! Мы русских людей не бьём, коли они
Конная стража заколебалась. Одно дело шайка лесных разбойников, а тут целое войско…
— Бросили разом, ну! — приказал всё тот же голос. Только тут Гонта увидел говорившего, высокого воина в русском островерхом шлеме и богатых доспехах.
— Князь Мстислав Рыльский! — пронёсся вздох. Старший охраны сплюнул и бросил меч.
— Сдаёмся, ребята. Чего зря помирать…
— … Почему до сих пор не навешены ворота, Сарлык?
Бату-хан разглядывал воротную башню, некогда Золотые Ворота Киева. Сейчас вместо золотого блеска на Повелителя Вселенной глядел угрюмый чёрный провал.
— О Повелитель, я не думал, что они тут нужны! — начальник гарнизона согнулся в низком поклоне. — Монгольским воинам бояться нечего, а урусов слишком мало… Но если прикажешь, ворота будут стоять через три дня!
В пустом воротном проёме, чёрном от копоти, негромко завывал морозный ветер. Бату даже поёжился, до того неуютно стало. На выходе, обращённом к городу, возле самых ворот валялись огромные жернова, стянутые ржавыми железными полосами, торчали обугленные обломки брёвен… Как будто Киев взят только пару дней, а не год назад. И дальше взору открывалась картина всеобщего запустения. Огромное пожарище, и никаких следов восстановления.
— Почему никто ничего не строит, Сарлык?
Сарлык развёл руками.
— Урусы, которые остались тут, предпочитают жить в ямах, Повелитель.
— И сколько их?
Сарлык помялся.
— Прошлой зимой было двести семей, Повелитель. Нынче осталось семьдесят три.
Бату-хан оглянулся.
— Кстати, Кайду, а как обстоят дела в Чурнагиве?
— Чурнагив построили заново, Бату.
Бату-хан усмехнулся. Вот так, «Бату»… Авторитет Кайду возрос, пожалуй, чересчур сильно. Ещё немного, и он скажет «мой Бату».
— А стены?
— Стены восстановили в первую очередь.
— Коназ Магаил?
— Нет, это сделали без него. Коназ Магаил вернулся домой совсем недавно.
Бату-хан усмехнулся вторично.
— Да он отважный человек, мой Кайду. После всего, что он сделал для нас…
— Прикажешь брать его, Повелитель? — на сей раз Кайду назвал Бату-хана правильно.
— Не время. Пусть погуляет пока. У нас масса других забот, Пайдар. И потом, если убрать его сейчас, кто заплатит нам дань с Чурнагива и всех его городов?
Бату-хан тронул коня, и разом тронулись с места охранные нукеры, окружавшие его.
— Значит, так. Сарлык, ты уходишь вместе с нами.
— Хорошо, о Повелитель! Кто встанет здесь?
— Никто. Мы оставим урусов в покое на время, иначе они никогда не поднимут этот город. Мне не нужны повсюду мёртвые развалины. Мои владения должны приносить доход. Кайду!
— Я здесь, Повелитель!
— Сейчас мы обсудим, кого и куда послать за данью.
Бату-хан поискал глазами Сыбудая, но старик куда-то исчез. После того разговора он стал совсем угрюмым. Это нехорошо. Старик ещё пригодится, надо его размягчить и успокоить, вот что.