Мария — королева интриг

Бенцони Жюльетта

Лувиньи аргумент не удовлетворил:

— Это вы должны были убить Понжибо, а теперь вам следует убить Бутвиля за то, что он отнял у вас ваше законное право! Я даю вам такую возможность.

— Нет, простите меня! Мы подружились, и я очень его люблю.

— А как же наша дружба, о ней вы подумали?

— Вы тоже мой друг, но постарайтесь меня понять!

— Что? Что вы отказываетесь драться с вашим соперником, позволив ему замарать честь вашей жены? Вы просто ищете предлог, чтобы покончить с нашей дружбой, но будьте спокойны, я тоже найду себе новых друзей и сторонников!

Лувиньи выбрал себе другого секунданта, и дуэль закончилась царапинами с обеих сторон. Убивать друг друга практически под

носом у кардинала было бы чистейшим безумием. Третьего июля вслед за королем, который собирался председательствовать на совете Бретани, все въехали в Нант под приветственные возгласы толпы, значительно менее привязанной к Сезару де Вандому, чем тот мог себе представить. По правде говоря, рука у него была тяжелая!

Был назначен новый правитель. Им стал маршал де Темин (Год спустя маршал умрет в Орэ), человек, пользующийся уважением. Это назначение целиком было заслугой кардинала: он сам предложил кандидатуру маршала, забыв про глубокое горе, причиненное ему братом Темина, убившим на дуэли его старшего брата Генриха дю Плесси де Ришелье. Отвращение кардинала к дуэлям, порой совсем глупым, а порой весьма похожим на замаскированные убийства, родилось из этой скорби, навсегда оставшейся в его сердце.

Наведя порядок в Бретани, король вернулся к своим собственным делам: речь шла о том, чтобы волей-неволей женить Гастона. «Партия неприятия», в которой теперь остались лишь Мария, Шале, Гастон Анжуйский и несколько дворян (Ла Лувьер, Буа д'Анме, Пюилоран и некоторые другие), почувствовала, что дело будет заведомо проиграно, если не нанести серьезный удар. Принц и Шале должны были бежать. На самом деле, столкнувшись в очередной раз с сопротивлением принца, Ришелье вновь переговорил с Шале, который уже не знал, каким святым молиться: он полагал, что достаточно ловок, чтобы играть на два поля, но он вот-вот мог потерять все, и пуститься в плавание с Гастоном было для него единственным выходом.

Мария активизировала свои усилия. Первоначальный план бегства через Ла-Рошель был отвергнут как слишком рискованный: город по-прежнему находился в руках протестантов. Тогда выбор пал на Лотарингию. В назначенный день, десятого июля, Гастон, Шале с двумя товарищами должны были утром покинуть Нант на надежных скакунах под предлогом короткого путешествия в Энгранд. По прибытии туда они собирались сообщить королю, что принц больше не чувствует себя в безопасности в Нанте и отправляется к матери в Блуа. Но, вместо того чтобы ехать в Блуа, они поскачут во весь опор в Шартр, затем в Париж, а оттуда в Мец или Седан. В Лотарингии они уже будут в безопасности.

Девятого июля королева и ее дамы едва встали, как новость ворвалась к ним, точно ураган: на рассвете Шале был поднят с постели капитаном гвардейцев и отправлен в тюрьму Буффэ. При этом известии Мария онемела, а королева лишилась чувств.

Они, однако, немного успокоились, узнав, что принц только что отправился гулять по окрестностям и охотиться как ни в чем не бывало. И его не задержали. Что же произошло?

Просто-напросто Лувиньи, не теряя времени, решил отомстить: он поспешил рассказать королю, что Гастон Анжуйский и Шале организовали заговор с целью убить не только Ришелье, но и самого короля, чтобы королева смогла выйти замуж за принца.

Это был жестокий удар для Людовика XIII, который никогда не был в состоянии разобраться в том, что есть правда, а что ложь, в доходивших до него противоречивых слухах, и уж точно даже на секунду не мог представить, что кто-то злоумышляет против него, чтобы передать его корону и жену его же собственному брату. Самым невыносимым было гадать, до какой степени Анна Австрийская замешана в этом заговоре.

Подозрения усилились после того, как кардинал допросил принца со всем надлежащим так-том. Гастон пришел в ужас от того, что

могло его ожидать, и с другой стороны соблазнился обещаниями солидного удела, при условии, что он наконец женится. Верный своему эгоизму и неизлечимой трусости, которые и впоследствии не раз приводили его к участию в заговорах и предательствах своих сообщников, герцог Анжуйский одного за другим выдал почти всех, включая братьев д'Орнано и Вандомов, Шале и других членов «Партии неприятия», включая и королеву. Это был предел, поскольку в список не попала лишь одна особа, по сути, наиболее виновная: мадам де Шеврез, о которой не было сказано ни слова. Разумеется, принц согласился жениться, тем более что по этому случаю он получал герцогства Шартрское и Орлеанское и графство Блуа, которые должны были обеспечить ему сто тысяч ливров ренты, а также пансион в пятьсот шестьдесят тысяч ливров, которые, в совокупности с доходами невесты, делали его самым богатым человеком королевства. Король надеялся всеми этими благами погасить даже слабые намеки на мятеж а новые заговоры.

По крайней мере, на этот раз он мог быть спокоен. Гастон, отныне герцог Орлеанский, был преисполнен решимости жениться. Напрасно Мария и королева пытались отговорить его, умоляя даже на коленях. Он не уступил. Если герцог Анжуйский благосклонно относился и даже поощрял «Партию неприятия», то герцог Орлеанский не желал о ней больше слышать. Пускай его бывшие сообщники сами разбираются, как хотят, с последствиями своих действий!

Между тем в своей тюрьме Шале, сначала ошеломленный арестом и обвинением в заговоре с целью убийства короля — страшнейшем из всех возможных, — проводил время в заявлениях о своей невинности и написании пылких писем Марии с мольбами о помощи:

«Я знал всегда, как божественна ваша красота, но лишь теперь я начинаю сознавать, что вам нужно служить, как богине, раз уж мне не дозволено любить вас, если только удача не улыбнется мне в жизни. Знайте же, что жизнь моя целиком посвящена вам, и вспоминайте иногда, что я влюбленнейший из мужчин!»

Находясь под подозрением и серьезно беспокоясь за свое будущее, Мария сочла наиболее разумным не отвечать на его письма. Ее молчание сначала огорчило, а потом и разозлило узника. На допросах, которые вел сначала командор де Валанса, его дядя, затем маркиз д'Эффиа, канцлер де Марсияк, и даже Ришелье собственной персоной, он начал делать намеки на роль, которую сыграла в его жизни мадам де Шеврез, а затем, поскольку она по-прежнему не отвечала, напрямую обвинил ее, отзываясь о ней в выражениях все более уничижительных и раскрывая ее планы и интриги.

Герцог де Шеврез все еще не показывался, однако он послал верного Ботрю, чтобы тот давал мудрые советы его супруге и присмотрел за ней. Первый его совет состоял в том, что ей немедленно следовала попросить аудиенции у кардинала и ходатайствовать в пользу Шале: чем в большей степени ей удастся оправдать его, тем меньше подозрений ляжет на нее саму. Идея противоречила гордому нраву Марии, но в конце концов она решилась и отправилась в замок Борегар, где обосновался Ришелье.

Он принял ее со своей обычной любезностью. Видеть ее всегда — истинное наслаждение! Некоторое время он слушал, как она защищала этого «беднягу Шале», упирая на его мягкотелость.

— Это не человек, а флюгер — куда ветер дует, туда и он, — объясняла она. — Как вы, Ваше Преосвященство, могли поверить, что я могла вовлечь его в какие-то интриги, тем более против короля? Я все же не настолько глупа. Шале для меня всего лишь друг, впрочем, весьма милый, и я ценю его.

Слова кардинала были полны едкой иронией:

— Похоже, он тоже вас оценил, но иначе! Он говорит, что вы соблазнительница, жестокая, продажная, интриганка, что вы думаете только о себе, что вы хотели втянуть его в безумную, безрассудную авантюру.