Шрифт:
ДАНИЛА ВРАНГЕЛЬ. МАРИЯ МАГДАЛИНА
Ночное озеро сверкало отражением небесных сил, парящих где–то там, где боги обитают и создания, подобно им по Вечности плывя, творя сей мир – ведь должен кто–то делать подобное? подобным подменяя и красочность пути небесного и жизни, поддерживая своею чистотой их прелесть первозданную и ауру, небесную конечно, ведь лишь она одна сумеет обойти преграды Сатаны.
Одинокий рыбак сидел в лодке и ждал улова, которого всё не было. Стоял август, шел глубинный карп, но шел куда? Неведомо! По крайней мере, не сюда, угрюмо
Стояла темень августовской ночи. Во тьме рыбак решил улов вершить. Но рыба уж не та, и время на дворе другое. И дураков попробуй отыскать. Нет, рыба оказалася смышленой и чёрта с два, а не улов, затейник рыболовства наблюдал. Шла ночь, прекрасная пора мечтаний юных, да и не юных, что ни говори… Мечтал рыбак… О чём? О рыбе? Нет, нет, о Рыбе он мечтал.
До берега, заросшего густым камышом, было метров двадцать, не больше. Там что–то стало шевелиться и шуметь неясными звуками, смутно напоминающими нечто. Рыбак прищурился и вгляделся в темень. И что же он увидел? Да ничего. Один камыш и странная возня. Подтянув к себе ружьишко, стал вслушиваться он, про коропа забыв, который тут же клюнул на донную удочку и поволок лодку в сторону от камыша. Что для ловца может быть важней? Какой–то шорох иль рыбина на крючке? Вопрос для дурака. Ответа не даю. И страшный бой развёрнут был, запечатлён бы маринистом – шедевром живописи стал. Но мариниста не было, была холодная вода, а рыба в ней, в воде, как в крепости, хотя и вроде на крючке.
После долгого боя зеркальный карп был извлечён. Кило под сто – решил рыбак, прикинув вес во тьме. Швырнул рыбину ту на дно баркаса своего, и вспомнил про шуршание, и странные вибрации, на берегу, где рос кустарник ядовитый, в народе бузиной который именуют.
Чивой–то там не то! Зажал в руке бердан и медленно поплыл, гребя одним веслишком, шоб тише продвиженье проходило. Подплыл. Смотрел. И слушал.
Глухо, как в бронетранспортёре, в котором срочную службишку проходил.
Ан, нет, плывёт челнок какой–то! И человек гребёт веслом. Остановился, огляделся, и стал из лодки что–то вынимать. Покойника!!! Вай! Вай! Вай! Вай!
Покойника!
– Эй ты, дружок! Бердан мой целит метко! Жакан в патроне заряжен. Оставь свой груз, ублюдок! Да побыстрей, не то ввинчу в башку тебе турбину, и мало не покажется, поверь!
Рыбак не хил был на характер и мог сказать в необходимом месте, что нужно. Но и сделать мог!
– Не суйся ты сюда, папаша, – ответил голос изо тьмы. – Жить надоело? Я и вижу...
В ответ на это громыхнул бердан; как танковый заряд жакан промчался; и лодки борт пробил – то было слышно, и по вибрации, а также и по крикам, несущимся оттуда, из тумана, предутренней испариной парившем.
– Ты, сука, ну, плыви сюда… – кричал рыбак, стрелком уж ставши.
Буль… – и аноним скрылся в пучине озера, и к берегу поплыл, несясь, как тот же карп, скрывавшийся от страшных крючьев донки.
И что же было в лодке? Ха! Конечно, женщина! К тому же и живая, но
Лет двадцать пять – решил рыбак. В могилу рановато. И развязал её.
Вскочила, отряхнулась и спросила голосом, в котором страха нет.
– Где он, ублюдок?
– Там, – рукою указал стрелок. – Уплыл как угорь. Берданки испугался, под пулями полазить не схотел. А зря, давненько я охотой не промышлял. Всё рыба, рыба… Видишь, вон лежит, кило под сто.
– Под сто?
– Ну да.
– Ну ладно, дело это ваше, спаситель мой. Что вам должна?
– А что ты можешь?
– Могу я всё, как женщина, конечно… Но и не только как она… Поплыли к берегу, ублюдка того нет уж. Характер его знаю, тот ещё… Гигант страстей и действий. Забудь о нём. Пойдём ка, разведём костёр, продрогла я от этих пыток мокрых.
***
– Он кто тебе, любовник или муж?
– Он мне подсобный кролик, и не более. Прошу тебя, не стоит говорить о нём. Я зло своё могу и не сдержать, и вылить… Да куда попало. Его то нет, он убежал молиться. Он любит это делать натощак.
Костёр трещал сосновой ветвью, и дым навис над камышом. Рассвет не наступил, но скоро лучи светила развеют прелесть ночи, подпорченной немного маньяком, – так думал он, рыбак–стрелок, мечтательно в огонь глядевший…
– Тебя как звать?
– Мария Магдалина…
– Неплохо зазвучало в час молитвы, когда крестили Машу…
– Да, неплохо…
– А как тот парень, что любить тебя хотел в воде?
– Апостол Савл иль Павел, всё одно…
– А странно он зовётся, верно? Из Библии он имя взял? Ох, сильно верующий парень… Под Павла шарить, смелым надо быть…
– Да это он и есть… А после свадьбы, моей с Иешуа, рехнулся, и пытается лишить возможности пожить на свете… Хотя лишь в ночь могу я телом быть. Ну, как и Савл, он тоже не реален вполне при Солнце… Ну, а ночью, мог подстрелить его, однако… Молодец, Стрелок… И пули твои быстры… На свадьбе в Канне тоже был стрелок, тобой лицом… Да может это ты и был? Не всякий помнит даже день вчерашний, не то, что тысячами лет прошедшие следы.
– Однако, ты красива…
– Правда? Спасибо мой стрелок, дай об тебя погрею своё сердце, измученное тысячами лет хождений по безмолвию…
И обняла Стрелка по–женски, страстно, целуя грудь его с пыланием пожара.
Стрелок не смог желанье удержать. Мария – женщина, ещё какая! А что там кто–то говорит про мир иной, то пусть болтает, они не против очередную сказку рассказать о Жизни, Смерти или Середине, что между ними пролегла и не даёт покоя тем, кто жертвой стал, неведомо кого.