Мария Стюарт
Шрифт:
Убедительным доказательством соучастия Марии стал бы текст Крейгмилларского соглашения, — хотя она сама его и не подписывала, — но, поскольку оно компрометировало большую часть знати, все его копии были сожжены, но и без него было достаточно «улик».
Члены английской комиссии также получили перевод «Книги статей», составленной Бьюкененом. Она представляла собой компиляцию «улик», содержавшихся в «письмах из ларца», сведений, предоставленных Ленноксом, а также сумму аргументов «Обвинения» самого Бьюкенена. Теперь Марию и Босуэлла обвиняли в неудачной попытке отравить Дарнли на пути из Глазго. Увидев все это, Норфолк сделал то, что делают все хорошие чиновники, столкнувшиеся с необходимостью принять трудное решение: он предоставил право решать вышестоящей инстанции — написал длинное письмо Елизавете и спросил ее приказа. Понимая, что он вряд ли получит его, Норфолк также написал Сесилу, сообщая ему о письмах, а также о том, что они послужат окончательному осуждению Марии — если, конечно,
Когда известия о предъявлении писем достигли Болтона, Мария изобразила изумление и заверила Ноллиса в том, что ее представители ответят на все обвинения. Ее опровержение было весьма простым: убийство Дарнли вообще не упоминалось, тогда как измена знати расписывалась в деталях. Лорды уверяли, что действовали под принуждением, Мария же утверждала, что они подняли мятеж по собственному желанию. Босуэлл покинул поле боя при Карберри для того, чтобы избежать кровопролития, а она добровольно отдалась под покровительство знати, была несправедливо заключена в тюрьму и вынуждена отречься от престола под угрозой «ожидавшей ее немедленной смерти». По причине мятежа «было необходимо, чтобы ее милости оказала помощь королева Англии».
Замешательство Норфолка усилилось еще и потому, что, пока комиссия заседала в Йорке, Летингтон нанес герцогу визит и предложил устроить брак между ним и Марией. Если бы Мария согласилась признать свое отречение от престола, Морей с радостью принял бы ее в Шотландии в качестве герцогини Норфолк. Елизавета была бы только рада, если бы ее беспокойная кузина уехала. При этом появлялась возможность ратификации Эдинбургского договора, а в качестве герцогини Норфолк Мария оказалась бы под контролем английской короны. Норфолка, которого отправили в Иорк с недвусмысленным указанием Сесила: его долг состоит в признании вины Марии в прелюбодеянии и убийстве, теперь поощряли жениться на ней. Герцогу было бы не слишком сложно прийти к какому-нибудь соглашению относительно католической веры Марии — его собственные религиозные взгляды зависели от политических обстоятельств, — а ее вина, по сути, определялась довольно шаткими уликами «писем из ларца». Мало кто лучше Летингтона знал, насколько ненадежными могут оказаться документы, а Норфолк вряд ли был самым проницательным придворным в Англии. Он мог вернуться в Шотландию вместе с Марией. Летингтон прекрасно понимал, что можно предъявить любые доказательства — «подделанное досье» — и Мария предстанет белее свежевыпавшего снега. Незамужняя Мария представляла собой угрозу, но она же в качестве жены Норфолка была практически неопасна. Норфолк был склонен поверить всему, что ему говорили, а будучи знатным и амбициозным человеком, он вполне мог одобрить идею брака с королевой, даже если ее мужья и не задерживались на этом свете.
15 октября Ноллис по собственной инициативе попытался устранить некоторые опасности, вытекавшие из незамужнего статуса Марии, предложив ей выйти замуж за его кузена Генри Кэри [97] , которого она встретила в сентябре. Предложение тихо проигнорировали.
Несмотря на все детальные инструкции, посланные Норфолку Елизаветой, он по-прежнему терялся в догадках относительно того, какого исхода расследования желали королева и Сесил. Пока брачное предложение еще витало в воздухе, 16 октября Норфолк имел длительную беседу с Летингтоном, и оба они согласились, что лучшим результатом оказался бы компромисс, в результате которого Мария осталась бы с висевшим на ней грузом недоказанной вины, предоставив тем самым Елизавете возможность дольше держать кузину под стражей, не давая ей официальной аудиенции. Не имея окончательного заключения, Елизавета получала предлог не оказывать полной поддержки Морею. Этот туман нерешительности предоставлял Елизавете возможность двигаться в том направлении, какое она пожелала бы избрать.
97
Генри Кэри, лорд Хансдон, приходился Ноллису не кузеном, а шурином (братом жены).
Елизавета завершила работу комиссии в Йорке, отправила Норфолка инспектировать оборону Северных марок и дала Сассексу инструкции оставаться на посту главы совета Севера. Сэдлер, Летингтон, Макгилл, Херрис и аббат Килуиннинга были вызваны в Лондон, где расследование должно было продолжаться под бдительным присмотром Сесила и самой королевы. Наивная Мария радовалась: «Ее добрая сестра сама рассмотрит дело».
21 октября, через несколько дней после того, как завершились разбирательства в Йорке, Морей написал Сесилу, что в качестве регента или правителя обязан вернуться в Шотландию, чтобы позаботиться о безопасности короля, но на самом деле его просто не пригласили в Лондон. Он также посоветовал Сесилу игнорировать все доводы в пользу того, что подлинным наследником Марии являлся герцог Шательро. Морей настоятельно рекомендовал Сесилу поддержать его правительство в Шотландии без всякого промедления, «в противном случае разрастутся враждующие партии, ущерб будет нанесен ее [Елизаветы] друзьям, а поддержка будет оказана ее врагам,
Дотошный Ноллис тоже написал Сесилу, вновь выражая надежду на то, что его вскоре освободят от обязанностей тюремщика, и утверждая, что чем быстрее Елизавета примет решение, тем лучше, поскольку, если Мария заподозрит, что ее будут держать в вечном заточении, она «ни перед чем не остановится, лишь бы совершить побег». Мария каталась на лошади каждый день, если позволяла погода, и группе сторонников легко было бы освободить ее, ведь никто из свиты Ноллиса не был в состоянии догнать ее верхом.
Тем временем Елизавета готовилась перевести Марию в замок Татбери неподалеку от Дерби, еще на сто миль южнее. Ноллис указывал, что вся мебель и утварь в Болтоне взяты напрокат и их нельзя везти на юг. Он завершил письмо Сесилу следующей фразой: «Я молю вас о том, чтобы ни мне, ни моим сыновьям не приходилось больше выполнять эту службу». Сесил проигнорировал его мольбу.
Проигнорировал он и письмо Фрэнсиса Уолсингема, отосланное 20 ноября. Уолсингем информировал Сесила, что, если невозможно будет найти убедительных улик против Марии, один из его агентов готов их предоставить. Уолсингем был ревностным пуританином и членом елизаветинского Тайного совета. Он управлял самой эффективной шпионской сетью в Европе, используя шифры, агентов и пытки для того, чтобы защитить Елизавету. Его обожание королевы доходило до мании, причем сама Елизавета не доверяла порой слишком дорогостоящим результатам его рвения.
Через несколько дней, 24 ноября, Елизавета приказала второй комиссии собраться в Вестминстере и завершить дело, начатое в Йорке. Изначальная троица была расширена за счет маркиза Норхэмптона, графов Эрендела, Пемброка и Лестера, лордов Сайя, Клинтона и Ховарда, сэра Уильяма Сесила, сэра Уолтера Майлдмея и сэра Николаса Бэкона [98] . Это впечатляющее собрание английских аристократов постановило: они собираются не в качестве судебного трибунала, но лишь как члены комиссии. Вновь вызвали Морея, формально для того, чтобы представлять Якова VI, от имени Марии выступали епископ Росский, лорд Херрис и другие. Поскольку Яков не мог присутствовать, Марии тоже не было нужды появляться на заседаниях лично, а сама Елизавета не собиралась принимать участия в разбирательстве. Елизавета утверждала также, что лондонское разбирательство было призвано допросить Морея, посмевшего обвинить Марию в столь ужасных преступлениях. Английская королева, вероятно, не верила ни одному из произнесенных ею слов, но приняла меры для того, чтобы ее не обвинили в том, что она заставила свою сестру и королеву дважды предстать перед судом за одно и то же преступление.
98
Уильям Парр, маркиз Норхэмптон (1512–1571); Генри Фицалан, граф Эрендел (1512–1580); Уильям Херберт, граф Пемброк (1501–1570); Ричард Фиеннес, барон Сай и Сил (1520–1573); Эдвард Клинтон, граф Линкольн (1512–1585); Уильям Ховард из Эффингэма (1510–1573); сэр Уолтер Майлдмей (1523–1589), канцлер казначейства; сэр Николас Бэкон (1510–1579), лорд-хранитель печати.
Слушания — слова «суд» тщательно избегали — открылись 25 ноября в Расписной зале Вестминстерского дворца. Члены комиссии восседали вдоль длинного стола, на котором был помещен внушительный документ, дававший им полномочия. После того как они принесли присягу, первый шаг был сделан Мореем: на следующий день его сторона сделала «добавление» к обвинению — теперь речь шла о том, что Босуэлл не просто убил Дарнли с согласия Марии, более того, преступная пара замышляла убить младенца Якова и тем самым «передать корону от законной линии кровавому убийце и безбожному узурпатору». Поэтому верные дворяне вынудили Марию отречься, короновали ее сына и назначили Морея регентом.
Поскольку в Лондоне началась вспышка чумы, работа комиссии была перенесена в Хэмптон-корт; там, выслушав «добавление», представители Марии попросили для нее разрешения появиться на слушаниях и лично ответить на обвинения. Елизавета ответила, что сначала должен быть прояснен вопрос о виновности Марии в убийстве Дарнли, так как она «никак не может поверить, что она дала на это согласие»; появиться же перед комиссией — «значит нанести ущерб ее чести и сану». Поскольку такое решение благоприятствовало Морею, представители Марии отказались его принять и 6 декабря покинули заседание комиссии.