Марк Твен

Боброва Мария Нестеровна

В арьергарде процессии движется группа, изображающая США. Благородная дама в греческой тунике, плачущая, с закованными руками, с обнаженной головой; у ее ног — санкюлотский колпак — символ свободы. Ее поддерживают с одной стороны Жадность, с другой — Измена. За нею следуют искалеченные фигуры в цепях: «Независимость Филиппин» и другие. Среди них фигура правительства, которое «ласкает одной рукой и всаживает нож в спину — другой». Реют знамена с саркастическими надписями: «Все белые люди рождаются свободными и равными», «Белое рабство не сможет продержаться долго там, где развевается американский флаг». В процессии статуя Свободы — ее факел опрокинут и погашен.

Марк Твен так хотел закончить «Необычайную международную процессию»: появляется американский флаг, свернутый и задрапированный траурным полотнищем,

и тень Линкольна; она являет собою «печальный облик», медленно и широко расплывается в небе.

Символичность образов «Необычайной международной процессии» вызвана стремлением Марка Твена дать широкую обобщенную картину наиболее существенных явлений, характеризующих жизнь XX века.

Система художественных образов «Военной молитвы» и «Необычайной международной процессии» такова, что дает читателю полную возможность представить безграничную, клокочущую яростью ненависть писателя к миру насильников и захватчиков.

В позднем периоде своего творчества Марк Твен дал сатирическое изображение крайней безнравственности капиталистического мира, картину его духовного распада. Вместе с тем писатель снова выразил свою неиссякаемую веру в американский народ, имеющий славные революционные традиции, сделавший значительный вклад в общечеловеческое дело борьбы за социальную справедливость.

* * *

«Я не имею никаких предрассудков — ни в политике, ни в религии, ни в литературе», — говорил Марк Твен в своей речи «Литература», произнесенной в мае 1900 года.

Даже если не принимать во внимание категорический тон утверждения, то все же следует признать, что в окружающем его обществе Марк Твен был одним из наиболее непредубежденных людей, стремящихся к свободе мнений и творчества.

В статье «Поворотный пункт моей жизни» Твен говорит, что литература была наиболее важным фактором его жизни. Литературе и искусству он придавал огромное общественное значение. «Искусство бесконечно», «Против штурма смеха ничто не устоит!» — эти идеи входили в арсенал боевых средств Марка Твена — писателя-гражданина. Защищая прогрессивные эстетические воззрения, отстаивая принципы идейности, реалистической правдивости, народности литературы, Марк Твен всегда подчеркивал демократизм своего творчества, сохраняя при этом присущую ему скромность.

«Мои книги — вода, а книги гения — вино. Воду пьет каждый», — писал он [558] . Действительно, его произведения стали массовыми. За один только 1908 год в США разошлось шесть миллионов экземпляров книг Марка Твена. К концу жизни Марк Твен был известен не только в Америке, но имел и мировую славу. Обращаясь к своей огромной и внимательной аудитории, Твен был уверен, что каждое его слово будет иметь отзвук в умах и сердцах многочисленных читателей.

«Моя единственная мечта сделать комическое более основательным и всеобъемлющим», — писал престарелый Марк Твен профессору А. Хендерсону [559] .

558

«Mark Twain's Notebook», p. 190.

559

Цит. по книге: G. Bellamy, Mark Twain as a Literary Artist, p. 115.

В книге «Марк Твен в гневе» опубликованы материалы, имеющие теоретическое значение, — в них изложены мысли Твена об общественном значении юмора и долговечности этого вида искусства.

Вспоминая ранний период своей литературной деятельности, общение с Брет Гартом, Несби, Артимесом Уордом, Керром и другими писателями, Марк Твен рассуждает о том, почему ни были так скоро забыты.

«Потому что были просто юмористами. А «просто» юмористы не могут выжить. Юмор — это только аромат, декорация. Часто это лишь трюк в речи, в произношении, как у Уорда Биллингса, у Несби… Юморист не должен специально учить, профессионально поучать, — но и то и другое должен иметь в виду… Я всегда учил. Вот почему я продержался тридцать лет. Если юмор появляется самопроизвольно, я даю ему место в моем серьезном рассуждении, но я не пишу поучений ради юмора» [560] .

560

«Mark Twain in Eruption», p. 203.

Юмор —

средство художественного воздействия, но не цель. Вот почему для самого Марка Твена было столь оскорбительным, когда буржуазное общество видело в нем «шута публики».

Твен — сатирик и юморист — формировал сознание читателей, воспитывал в них гражданственные чувства и гуманность, был беспощаден ко всяким формам социальной несправедливости.

Твен — литературный критик — боролся против реакционных взглядов в литературе, не прощал беспринципности, терпеливо и настойчиво воспитывал у массового читателя вкус к реалистическим произведениям, ополчался против низкопробной, безыдейной литературы. Интересно, что, даже отвергая какой-либо литературный авторитет, Марк Твен считал своим долгом тщательно изучить чужую манеру.

«Читал «Векфильдского священника»… целиком искусственно», — заносит он в «Записную книжку» [561] .

А через несколько страниц опять запись:

«Вынужден читать проклятого «Векфильдского священника» снова» [562] .

Искусственность и манерность были чужды Твену. На них он энергично нападал, где бы ему они ни встречались. Так, любя оперу Вагнера «Тангейзер», находя ее «божественно прекрасной», Твен не приемлет в музыке этого композитора ее антиреалистических элементов. В то же время у Марка Твена были любимые композиторы, музыка которых не вызывала у него никаких критических замечаний, а лишь восхищение и признательность; это — Бетховен, Шуберт, Шопен, Брамс.

561

«Mark Twain's Notebook», p. 262.

562

«Mark Twain's Notebook», p. 266.

Такими же были и литературные вкусы позднего Твена. Он читал в старости Дарвина, Светония, Сервантеса, Плутарха, Диккенса. Последняя книга, прочитанная Твеном перед смертью и очень ему понравившаяся, — роман Томаса Гарди «Джуд незаметный».

Неприязнь к натурализму, выраженная в 90-х годах в статье «Что Поль Бурже думает о нас», продолжала владеть Марком Твеном. Когда Гоуэлс в 1910 году посоветовал Твену почитать натуралистические романы Вилла Гарбена, Твен ответил своему другу, что он ненавидит этого писателя за тупую натуралистичность в воспроизведении «подлых и безобразных условий» человеческого существования [563] .

563

Фрагменты из письма Твена к Гоуэлсу опубликованы в статье: Е. Н. Gооld, Mark Twain on Writing of Fiction, «American Literature», 1954, May, p. 152.

Бескрылость натуралистов, рабское копирование жизни, тяготение к уродливому и отрицательному отталкивали Марка Твена. Он не любил даже Флобера из-за наличия в некоторых его романах подчеркнуто натуралистических деталей и сравнивал «Саламбо» с чикагскими скотобойнями.

Но Твен восстает и против другой крайности в литературе и литературной критике — против идеалистической, солипсистской отсебятины — «личного впечатления».

Среди поздних произведений Марка Твена есть аллегорический рассказ, написанный на тему о субъективизме в эстетических оценках. Называется он «Басня» (1909). Талантливый художник написал прекрасную картину и поместил ее так, чтобы видно было отражение картины в зеркале; расстояние смягчало тона, и картина казалась лучше. Лесные звери узнали о новинке от домашней кошки и пожелали увидеть прекрасную картину. И действительно, каждый из них, потихоньку пробравшись к художнику, увидел: осел — осла, («красивый, ласковый, но только осел»), медведь — медведя, лев — льва, леопард — леопарда, а слон… «да, разве только близорукий дурак мог не видеть, что там не было ничего, кроме слона!»