Марк Твен
Шрифт:
Но вот любопытное обстоятельство. Ни в одном сборнике произведений Марка Твена — а он издал их при жизни несколько десятков, да еще новые десятки таких сборников появились за последние полстолетия — «Исправленного катехизиса» не найти. Создается впечатление, что, напечатав эту сатирическую миниатюру, Твен вынужден был тут же выбросить ее из памяти. «Исправленный катехизис» ни разу — повторяем, ни разу! — не перепечатывался ни в одной книге, изданной в США.
Известно, что газетные статьи долго не живут. Нет сомнений, что вскоре же после опубликования этого замечательного произведения оно выпало из памяти соотечественников писателя.
Только в 1955 году (через сорок пять лет после смерти Твена) «Исправленный
Почему же памфлет Твена оказался «позабытым»? Почему американские редакторы и литературоведы, которые с таким усердием воспроизводят даже самые слабые из ранних фельетонов Твена, на протяжении многих десятилетий проходили мимо этого блестящего образца твеновской сатиры? В чем здесь тайна?
Ключ к этой тайне найти не так-то уж трудно.
Свою роль сыграло, конечно, то обстоятельство, что в «Исправленном катехизисе» Твен пародирует «священное писание» (в основу памфлета положен «Краткий вестминстерский катехизис»). Чем заметнее расшатывались нравственные устои в послевоенной Америке, тем больше власти сосредоточивали в своих руках всевозможные религиозные ханжи и изуверы.
Но еще больше значения имел, по-видимому, тот совершенно очевидный факт, что автор «Исправленного катехизиса» вел бой не против каких-нибудь мелких политических сошек, а против самого Туида, «хозяина» Нью-Йорка — крупнейшего города США, против главы влиятельнейшего Таманни-холла, в руках которого были сосредоточены важнейшие нити политической жизни страны.
Прошло, однако, немного лет, и Туид очутился за решеткой (уж слишком мало считался этот «король взятки» с элементарными приличиями), а памфлет «Исправленный катехизис» по-прежнему оставался в тени.
Думается, что главной причиной этого была дерзость писателя, осмелившегося открыто бросить вызов важнейшим, названным по имени представителям укреплявшейся в США династии капиталистов.
Политиканы приходили и уходили, а некоронованные монархи, такие, как Вандербильт, например, из десятилетия в десятилетие продолжали сидеть на своих тронах, распоряжаясь богатствами страны по своему усмотрению. И они не были намерены давать слишком много воли критически настроенным литераторам…
О том, что уже тогда, всего через несколько лет после завершения Гражданской войны, Твен начал в какой-то мере ощущать силу негласной цензуры, установленной в США «денежными людьми», убедительно сказала судьба другого его произведения, написанного несколько раньше, чем «Исправленный катехизис».
В 1869 году на страницах журнала «Паккардс Мансли» появилось «Открытое письмо коммодору Вандербильту» за подписью «Марк Твен». Журнал вскоре перестал существовать, и произведение это как будто навсегда исчезло из памяти людей. Автор ни разу его не перепечатывал. На протяжении многих десятилетий о нем не вспоминали биографы. К страницам «Паккардс Мансли» долгое время не обращались и самые дотошные специалисты. Только через девяносто с лишним лет после того, как сатирик создал «Открытое письмо», это произведение как бы снова родилось на свет. Совсем недавно, в начале 60-х годов, один американский собиратель «твенианы» воспроизвел «Открытое письмо коммодору Вандербильту» в сборнике позабытых сочинений Твена. Этой публикации предшествовало следующее заявление: «Я счастлив, что являюсь первым, кто напечатал данное произведение в какой-либо книге, —
Но что же сказал Твен в своем позабытом письме, адресованном мультимиллионеру? «Открытое письмо коммодору Вандербильту», подобно «Исправленному катехизису», — очень едкая сатира. В ней беспощадно обличаются «законные» мошенничества и грабежи.
Автор начинает «Письмо» с рассказа о том, в каком виде американская печать обычно изображает Вандербильта и подобных ему богачей. Крупные капиталисты окружены в США жалкими людишками, которые славят «огромное богатство», расписывают «обыкновенные привычки, слова и поступки, как будто бы… миллионы придают им значительность». С нескрываемой иронией Твен пишет, обращаясь к Вандербильту: «Вам, должно быть, стали ненавистны газеты. Мне кажется, вы не рискуете и заглядывать ни в одну — из опасения, что увидите до неприличия восторженный панегирик по поводу какого-либо вашего поступка, либо самого обыденного, либо такого, которого следовало бы стыдиться».
И дальше, используя в качестве трамплина восторженные отзывы американских газет о Вандербильте, сатирик рисует истинный облик этого миллионера. «В один прекрасный день, — пишет Твен, — кто-либо из ваших «подданных» посвящает два-три газетных столбца подробностям вашего «восхождения» от нищеты к богатству, и, восторгаясь вами, как будто вы самое совершенное и прекрасное из всего, что создал бог, он, сам того не замечая, показывает, как безмерно низок должен быть человек, чтобы достигнуть того, чего достигли вы. Затем другой ваш «подданный» описывает, как вы катаетесь по парку; презрительный вид, опущенная голова… Все ваше поведение ясно говорит: «Пусть никто не попадается мне на дороге, а если попадется и я его сшибу, изувечу — не важно, откуплюсь».
Еще один журналист, отдав «дань восхищения… замечательной ловкости» Вандербильта, сообщает, что когда этому капиталисту «принадлежали пароходы Калифорнийской линии», он приказывал перевозить «на несколько сот человек больше, чем разрешается законом». «Восхищенные почитатели, — продолжает Твен, — рассказывают про вас и другие истории, но умолчим о них, они вас только позорят… Да, ваши подвиги свидетельствуют, каким бездушным делает человека богатство…»
В противовес всей той лжи, которую привыкла распространять о Вандербильте американская печать, автор «Открытого письма» говорил правду, только правду. Эта правда была выражена по большей части в иронической форме. Тем убедительней звучали твеновские обличения, тем больнее они ранили недостойного человека, привыкшего, однако, к тому, что даже самые низменные его поступки восхвалялись в печати, что даже «неслыханные пошлости» объявлялись «образцом мудрости и остроумия».
Твен выступает в комической роли подлинного друга Вандербильта, надеющегося на исправление своего подопечного. «Сделайте что-нибудь такое, что может пробудить искру благородства в сердцах ваших почитателей!.. — взывает он. — Пусть в мусоре ваших дел сверкнет хотя бы единая крупинка чистого золота… Прошу вас, решайтесь, совершите хоть один достойный поступок. Наберитесь духу — и великодушно, благородно, смело пожертвуйте четыре доллара на какое-нибудь большое благотворительное дело. Знаю, это разобьет вам сердце. Ну да ничего, все равно вам жить осталось недолго, и лучше умереть скоропостижно от порыва благородства, чем жить еще сто лет, оставаясь тем же Вандербильтом».