Маркиз де Карабас
Шрифт:
Д’Эрвийи принял их, сидя за письменным столом; его офицеры стояли рядом. Он вопросительно посмотрел на пришедших с Пюизе, но воздержался от замечаний и сразу приступил к делу.
Д’Эрвийи коснулся серьезности положения с недостатком продовольствия, после чего предложил участникам совещания одобрить его предусмотрительность, поскольку, оставаясь вблизи моря, они могли рассчитывать, что запасы продовольствия, имеющиеся на британских. кораблях, позволят спасти полуостров от голода. Он был бы весьма признателен господину Кадудалю, коль скоро тот присутствует
Пюизе свирепо рассмеялся. Его лицо посерело, глаза были мутны от бессонницы.
— Тридцать тысяч шуанов, тридцать тысяч беженцев и около тридцати тысяч местных жителей, не считая полков эмигрантов. Чтобы провианта иностранных моряков хватило на прокорм ста тысяч ртов на берегу не только враждебном, но и совершенно пустом! Я нисколько не сомневаюсь, что вы говорите серьезно, сударь. Оттого и смеюсь.
То было начало новой бури.
Кадудаль, словно разъяренный бык, шагнул к столу.
— Голод, господа, скоро завершит работу господина полковника — еще одного союзника генерала Гоша, — он бросил гневный взгляд на пожелтевшее лицо Д’Эрвийи. — Клянусь Богом, сударь, республиканцы должны поставить вам памятник за спасение Республики.
Дворяне из окружения Д’Эрвийи не могли спокойно выслушивать подобные слова из уст крестьянина, сам же Д’Эрвийи буквально застыл на стуле.
— Господин де Пюизе, должен ли я просить вас защитить меня от подобных оскорблений или мне следует самому защитить себя?
— Защитить! — взревел Кадудаль. — Кто защитит нас от вас? Кто вытащит из ямы, в которую нас ввергла ваша дурацкая спесь? Кто...
— Спокойно, Жорж! — остановил шуана Пюизе, положив руку на его мощное плечо. — Брань здесь не поможет.
— Это не брань, а ужасная правда, — возразил Кадудаль. — Терпение моих парней на пределе. Они уже спрашивают меня, не для того ли они пришли сюда, чтобы погибнуть ради честолюбия какого-то фигляра! Возможно, они не умеют ходить в ногу, возможно, не владеют секретами построения и прочей казарменной показухой, без чего для господина полковника нет настоящего солдата; но, видит Бог, они знают, что такое настоящее сражение. За тем они и пришли сюда и не намерены, как стадо баранов, дожидаться, когда их поведут на бойню. Похоже, сражение — последнее, что входит в планы господина полковника.
Д’Эрвийи подался вперед, жестом усмиряя негодование своих друзей. Его голос дрожал от сдерживаемой ярости.
— Я не намерен вступать в пререкания с вами, Кадудаль. Я даже не намерен объясняться, поскольку никому не обязан объяснениями.
— Это мы еще посмотрим, прежде чем все кончится, — пригрозил Кадудаль.
— Я лишь выражаю мое глубокое возмущение, — напыщенно продолжал Д’Эрвийи, — тоном, который позволил себе человек вашего положения по отношению к человеку моего положения.
Кадудаль рассмеялся.
— Перейдем к главному, — заявил Д’Эрвийи. — Поскольку те из вас, кто знает Бретань, убеждены, что нет ни малейшей надежды найти здесь пропитание,
Он помедлил, словно в ожидании аплодисментов, но вместо них услышал горький смех Пюизе. Д’Эрвийи ударил кулаком по столу.
— Господин граф! — прогремел он.
— Прошу прощения. Я не лишен чувства юмора. Оно пробудилось, стоило мне услышать, как вы предлагаете именно то, что из-за вашего собственного упрямства стало невозможным, хотя совсем недавно было не только возможным, но и простым.
— Так-то, полковник, — сказал Кадудаль.
Но чувство собственного достоинства не позволило Д’Эрвийи обратить внимание на реплику шуана.
— Вы говорите, что это невозможно, граф? — спросил он Пюизе.
— Абсолютно. Вы бросите людей на смерть перед огненной стеной, которую... которую вы же позволили Гошу построить. Последний шанс у вас был в Плоэрмеле, когда вы ошибочно решили, что слишком поздно. Теперь же, когда действительно слишком поздно, вы предлагаете этот план.
Белланже с горделивым видом пришел на выручку своему командиру:
— Это не более чем ваше мнение, господин граф.
— Мнение, — усмехнулся Вобан, — с которым согласится любой здравомыслящий человек.
— Боюсь, что так, — вздохнул Контад.
Д’Эрвийи еще раз ударил кулаком по столу. Гнев окончательно лишил его рассудка.
— Мне всегда возражают, — пожаловался он. — С той самой минуты, как я ступил на этот проклятый берег. Командующий не может успешно действовать, встречая постоянное сопротивление.
— Жалобы вам не помогут, — презрительно заметил Пюизе. — До сих пор вы всегда поступали по-своему. Благодаря чему мы и попали в эту трясину.
— Уж не боитесь ли вы, господин де Пюизе? — воскликнул Д’Эрвийи.
В слепом желании защитить себя от справедливого обвинения он позабыл об осторожности в выборе оружия.
— Боюсь? Чего? Смерти? А к чему мне еще стремиться после того, как все мои труды пошли прахом и все мои планы рухнули из-за вашей глупости? По крайней мере, смерть избавит меня от стыда смотреть в глаза тем, кто поверил моему слову и моим обещаниями.
— Не лучше ли, — мягко проговорил Контад, — отказаться от взаимных упреков? Следует признать, что мы оказались в отчаянном положении и...
— И каким образом мы попали в него? — перебил Кадудаль.
— Это не поможет нам из него выпутаться, — сказал Белланже.
Высокопарно и многословно он принялся рассуждать о задаче, которую им предстояло решить, и закончил тем, что предложил господину де Пюизе откровенно сказать, какие меры, по его мнению, надлежит принять.
Услышав слова виконта, Пюизе на мгновение остолбенел, затем глубоко вздохнул.
— Если бы, занимая пост командующего армией, как в том уверены король Франции и британское правительство, я оказался бы настолько непредусмотрительным, что позволил королевским войска угодить в ловушку, то я сделал бы следующее.