Маркиз и Жюстина
Шрифт:
Авторитет власти в Японии был столь велик, что если рядом с тюрьмой начинался пожар – страшное бедствие для домов из дерева и бумаги, – то арестованных отпускали под честное слово, хотя им грозил очень серьезный штраф, если они не вернутся к определенному сроку.
Док снял со стены деревянные наручники.
– Дайте руки, Жюстина.
Я вспомнила о том, что Кабош считает Дока весьма опасным человеком, но, с другой стороны, если произойдет то, зачем я пришла сюда, я буду куда более беспомощна. БДСМ – вообще опасное развлечение.
Честно говоря, я заслушалась.
– Да
Наручники замкнулись на запястьях, щелкнул замок. Конструкция кажется довольно несерьезной.
– Они использовались для наказания, а не для предотвращения побегов. Арестованным преступникам руки связывали веревкой. А вот за незначительные проступки могли приговорить к нахождению в таких наручниках на срок тридцать, пятьдесят или сто дней. Наказуемый при этом находился дома, но замок наручников опечатывался и периодически проверялся. Как видите, снять наручники, не повредив печать, не составляет труда. Однако за это налагалось наказание вплоть до смертной казни, так что это происходило не слишком часто.
Я смотрю на Дока во все глаза, и мне страшно и сладко одновременно.
– Я читал ваши рассказы о пытках в Интернете, – продолжил он. – Слог хороший, но видно, что человек этого на себе не испытал, или испытал, но в очень облегченной форме. Некоторые вещи стоит сначала попробовать. Как вы считаете?
– Я предпочла бы остаться живой.
– Любую пытку можно остановить. Здесь каждый девайс был, по крайней мере, однажды использован.
Я, наверное, побледнела и поискала глазами, куда бы сесть. Рядом стоит широкий топчан, обитый кожей, вероятно, служащий одним из станков, – я опустилась на него.
Небесный Доктор рассмеялся.
– Да вы не беспокойтесь! Я свято блюду принцип добровольности и никогда ничего не сделаю без вашего согласия.
– Неужели находились добровольцы?
– На все находятся добровольцы! – с улыбкой сказал он, и я почувствовала себя Жюстиной де Сада где-нибудь в подземелье Бенедиктинского монастыря, когда настоятель готовится запытать до смерти очередную жертву и проповедует несчастной героине философию либертинажа.
– С безопасностью и разумностью у вас, похоже, не так благополучно.
– Безопасность и разумность – всего лишь договоренность, своя в каждой паре. Безопасно и разумно то, что я таковым считаю, и нет больше никакой ни безопасности, ни разумности. А вам никогда не приходило в голову, какой кайф умереть во время экшен?
Я молча облизала губы.
– Ну, вы же именно об этом мечтали! Я же знаю, – повторил Док.
Он смотрит внимательно, улыбается любезно, но меня пробирает до костей от этого взгляда и этой улыбки, словно холодная шаровая молния входит в пальцы и спускается вниз по позвоночнику, растекаясь по телу то ли ужасом, то ли блаженством. И я понимаю, что он не врет, что находились добровольцы.
Поднимаю взгляд, смотрю в глаза и чувствую себя куклой на веревочке.
В нем что-то не то, какая-то несообразность, внутреннее противоречие, словно под этой телесной оболочкой, в общем-то, куда менее харизматичной, чем у Маркиза, живет Другой, способный подчинить любого,
– Я не буду сейчас ничего делать, – сказал он. – Но хочу, чтобы вы запомнили все это. Приходите, когда захотите. Буду ждать, я всегда рад вам. А сегодня только то, ради чего вы здесь.
Он снял наручники и вернул их на стену. Откуда-то из-под стола достал шкатулку, украшенную драконами. Открыл. Внутри в пластмассовой коробочке лежат иглы.
– Все стерилизовано, – говорит он. – Раздевайтесь.
Я кивнула. Стягиваю блузку, расстегиваю джинсы.
– Только я хочу научиться сама.
– Угу. Я прекрасно знаю, зачем вы пришли. Все покажу.
– Откуда знаете?
Пожал плечами.
– Тематическая тусовка – это большая деревня. Слухами земля полнится. Додумать остальное не составляет труда. Сядьте! Точки вы знаете? Я вам подскажу. В них нужно вводить иглы. Сначала дезинфицировать. – Он протянул мне флакон с перекисью водорода и вату. – Да. Вот так. Теперь берите иглу. Так, перпендикулярно коже, не бойтесь.
– Мать! – сказала я, вонзив иглу.
– Не совсем так. Чуть глубже. Давайте я вам помогу. – Поднял руки ладонями ко мне. – Не беспокойтесь, только первую. Вот! Берите вторую. Ну, сами!
Сжимаю зубы и вгоняю иглу, с поворотом, как он показал. Беру вторую.
– Отлично, – похвалил он. – Согласитесь, в аутомазохизме есть свой кайф: одновременно ощущаешь себя и жертвой и палачом. Все сложные композиции из человеческих тел, которые строит в своих романах маркиз де Сад, нужны именно для того, чтобы быть посерединке, и мучимым и мучителем одновременно. Да. Вот эти три точки последние. Никогда не прокалывайте их прежде остальных – потеряете сознание. И вот в таком порядке: сначала эта, теперь та, что выше, потом…
Колю иглу в кожу над клитором, и мир начинает уплывать.
Путешествие 3 (Флагелланты)
Точнее, сменяется другим: в глаза бьет яркое полуденное солнце, в ушах – гул многотысячной толпы. Я стою на коленях на паперти храма. Невообразимо прекрасного. Резное каменное кружево со статуями иудейских патриархов, учителей церкви и святых, мистическая роза над воротами, а еще выше, над розой и святыми – Христос, коронующий мадонну.
– Лучшее причастие – причастие крови! Только так мы сможем соединиться с нашим Создателем. Только через раскаяние, страдание и кровь. Так говорит наш учитель – святой Конрад!
Я почти у ног проповедника, и его голос, красивый и мощный, покрывает шум.
– Принесем же покаяние, чтобы быть достойными войти в этот храм, прекраснейший на земле, чтобы там, где принимали корону наши государи, принять дар прощения из рук самого Господа!
И засвистели плети. Я почувствовала, как и мне ожгло спину, и только теперь осознала, что обнажена по пояс. Я закричала и услышала крики остальных – тысячи криков, слившихся в один непрерывный рев. Но стоны заглушило пение псалмов, и я подняла заплаканные глаза к алым хоругвям, колышущимся над толпой, и почувствовала приближение экстаза.