Маркиз Роккавердина

Капуана Луиджи

— Несчастная женщина! — воскликнула баронесса.

— Дорогая тетушка! Если оказывать помощь всем, кто просит… Каждый делает что может.

— Замечу только, — снова заговорила баронесса, — что прежде мужчины были любезнее, чем сейчас. На первую просьбу синьорины — и она выделила слова «первая» и «синьорина» — никогда не ответили бы отказом. По крайней мере, пообещали бы, а потом… Известное дело, разные обстоятельства…

— Цозима, — сказал маркиз, — держу пари, что вы предпочитаете мою… нелюбезность.

— Да, — ответила она.

19

Однажды

утром из-за холмов Баррезе показались тучи. Они двигались медленно, будто им было стыдно появиться после того, как они заставили себя ждать полтора года, или будто забыли дорогу в Раббато.

Теснясь, сгущаясь, наползая друг на друга, они растянулись по всему горизонту. Потом остановились.

Из окон и с балконов, выходивших в сторону Баррезе, мужчины, женщины, дети протягивали руки, призывая их, зовя, как людей, способных слышать и понимать. Из всех домишек, лепившихся вдоль склонов холма, из переулков и улиц народ стекался туда, откуда можно было своими глазами увидеть их и убедиться, что слух, мгновенно разнесшийся повсюду: «Тучи! Тучи!», не был чьей-то злой шуткой.

Площадка у замка кишела людьми всех сословий, собравшихся посмотреть на тучи как на какое-то новое и неожиданное зрелище. Так и будут они стоять там? Или разойдутся? Что мешает им двинуться дальше и пролиться дождем?

Густые, почти черные в середине и белесые по краям, они растекались, клубились, вытягивались и перемешивались, образуя темное покрывало над грядой холмов Баррезе.

— Не движутся, боятся нас, потому что мы смотрим на них, — сказал какой-то крестьянин и засмеялся.

Но никто не присоединился к нему. Все напряженно, в тревожном ожидании наблюдали, как медленно-медленно меняются, то сгущаясь, то разрежаясь, бесформенные очертания, шептали молитвы и заклинания, увещевая этих жеманниц, не решавшихся продолжить свой полет, приблизиться и пролить свое животворное сокровище — дождь — на эту землю, беспрестанно, в течение долгих месяцев изнемогающую от жажды и тысячами трещин, похожих на пересохшие рты, молящую о спасительных каплях влаги.

Потом одна из самых легких туч оторвалась от других и, словно флагманский корабль, двинулась вперед, а за нею сразу же последовали вторая, третья… И у людей, следивших за каждым их движением, слезы навернулись на глаза, и сердца их, замиравшие в тревожном ожидании, затрепетали от радости, когда они увидели, что тучи бесшумно движутся — не друг за дружкой, а все вместе — и, опускаясь все ниже от тяжести своей ноши, заполняют и затмевают собой лазурное небо.

А из-за холмов Баррезе, гонимые поднявшимся вдруг, пропитанным влагой восточным ветром, появились новые, еще более густые и темные тучи, и едва они выплывали из-за волнистой линии холмов на горизонте, как вслед за ними показывались другие, устремлялись вверх и наползали на плывущие впереди, которые ускоряли свой бег к Раббато, погружали в тень залитые солнцем поля и долины, словно вбирая в себя его золотое сияние, и приближались к протянутым им навстречу рукам, благословляющим те из них, что уже достигли Раббато и стремительно уносились дальше.

При первых же редких, крупных каплях дождя раздался крик:

— Да будет благословенно божественное провидение!

Это кричали не только несколько

десятков человек, словно обезумевших от радости на площадке у замка, об этом протяжно звонили колокола всех церквей, кричал весь Раббато — из окон, с балконов, на улицах, на площадях, куда стекался народ, чтобы насладиться зрелищем замечательного проливного дождя, который все еще казался невероятным.

Никто и не подумал прятаться от ливня, всем хотелось почувствовать, как он льет прямо на непокрытую голову, на запрокинутые кверху лица, хотелось собрать в ладони эту божью благодать, неудержимо низвергавшуюся с неба, стучавшую по черепицам, наполнявшую канавы, разливавшуюся ручьями и лужами, где вздувались и лопались тысячи пузырьков, словно вода кипела.

До наступления вечера люди снова поднимались под дождем на площадку у замка, чтобы посмотреть оттуда на поля, которые пили, пили, пили и никак не могли утолить жажду! Блестели только тропинки, дорожки, проселочные дороги, образуя серебристую сеть на потемневшей почве; блестела вздувшаяся река, что извивалась вдали у подножия холмов; блестели потоки, срывавшиеся с каменистых склонов, которым воду девать было некуда, и они отсылали ее туда, где влага была нужнее.

А дождь, ровный и плотный, все лил и лил, развешивая свой огромный занавес, за которым не различить было линии, контуры и краски, размывая очертания гор и холмов, так что даже Этну можно было принять за отдаленное облако, разрешившееся дождем.

Кавалер Пергола, укрывшись зонтом, искал глазами свои небольшие угодья, едва различимые справа, слева и чуть подальше впереди. Смотрел он и в сторону Марджителло, где на фоне темной, напоенной водой земли белело здание аграрного общества со своими черными дырами оконных проемов без рам и стенами без крыши, походившее на брошенный там гниющий скелет какого-то огромного животного.

— И вы здесь, кум Санти? Ведь теперь вам уже не на что больше смотреть отсюда.

— А я и пришел посмотреть на то, чего у меня больше нет, верно говорите, ваша милость. Моим добром владеет теперь маркиз Роккавердина!

— Он же заплатил вам за него.

— Кто ж говорит, что нет. Но он отобрал его у меня почти силой. И мне пришлось приткнуться на крутом склоне Пьетранеры, а это проклятое место!

— Ну, сейчас, после такого дождя…

— Там, в Марджителло, осталось мое сердце! Вы же знаете, ваша милость, как было дело. Хотели втянуть меня в этот процесс… Потому что мы с маркизовым Рокко немного повздорили из-за границы участка на западе. Рокко — да простит ему бог — защищал интересы хозяина всеми правдами и неправдами, и что касается меня, то он был не прав.

— Вы еще не забыли об этом?

— Пока жив, всегда буду помнить!

— Вот увидите, после такого дождя даже виноградники в Пьетранере дадут урожай. Вы не прогадали, выбрав этот участок, и жалуетесь только по дурной привычке.

— Да, что и говорить, мы, бедняки, всегда не правы!

— Вот и дождь, кавалер! Каждая капля — все равно что кусок золота, падающий с неба!

— Именно так, дон Стефано!

— Наконец-то святой Исидоро смилостивился над нами!

— Вы, дон Джузеппе, разумеется, льете воду на свою мельницу, недаром же вы пономарь!