Маркс и Энгельс
Шрифт:
После поражения чартистов в апреле 1848 года неистовый Джонс бросил вызов правительству, призывая силой оружия заставить парламент провозгласить хартию законом страны.
Джонс был арестован в Манчестере по обвинению в мятеже и препровожден в лондонскую тюрьму, где просидел два года в убийственных условиях. Джонс уцелел в английском застенке только благодаря могучему здоровью
Гордый, вдохновенный Джонс с презрением отверг все предложения о сговоре, проявил огромную стойкость. Бескорыстное служение делу рабочего класса — вот что отличало всех, кто шел за Марксом и Энгельсом, кто думал о будущем человечества, не щадя себя. Он сочинял стихи и записывал их на полях тюремной библии, а когда ему не давали чернил, вскрывал себе вену и писал кровью. «Никогда я не испытывал желания отступить и сдаться, никогда не
В 1850 году Джонс был освобожден из тюрьмы и сразу же встретился с Марксом и Энгельсом. Он принимал самое деятельное участие в издании революционных печатных органов чартистской партии, первым в Англии опубликовал в чартистском еженедельнике «Ред рипабликен» английский перевод «Коммунистического манифеста», указав при этом открыто имена авторов
В газете Джонса «Письма к народу» печатались статьи Маркса, Энгельса, Эккариуса, Фрейлиграта. Когда в 1851 году И, Вейдемейер по поручению Маркса начал подготовку к изданию в Америке печатного органа немецких коммунистов-эмигрантов, Маркс писал ему: «Я буду посылать тебе отсюда «Письма к народу» нашего друга Эрнеста Джонса, наиболее влиятельного вождя английской партии. Они будут для тебя настоящим кладом»…
Джонс напечатал в чартистской газете «Прощальное слово» «Новой Рейнской газеты» на английском языке, а также статью Маркса «Июнь» — один из разделов его книги «Классовая борьба во Франции».
Необыкновенные дарования Джонса, его ум высоко оценили рабочие. Народ поверил ему и оценил его. Джонс готов был дать отпор любой атаке заступников старой Англии.
Всегда жизнерадостный, исключительно выносливый, Джонс мог говорить с трибуны много часов подряд при невероятной жаре или под рев бури. Он умел, как никто, ладить с людьми, нравиться с первого взгляда, щедро делился всем, что имел, будь то материальные или духовные ценности. В то время как Гарни приступил к изданию «Звезды свободы» О’Коннора, Эрнест Джонс, преодолев многочисленные препятствия, создал «Народную газету». Первый номер ее вышел в мае 1852 года. Маркс стал деятельным сотрудником этого органа и помогал Джонсу не только в общем редактировании, но и по отделу сообщений из-за границы. Газета полюбилась народу, число подписчиков ее возрастало.
«Дорогой Энгельс! — писал Маркс 8 сентября 1852 года. — Твое письмо попало сегодня в весьма возбужденную атмосферу.
Жена моя больна, Женнихен больна, у Ленхен нечто вроде нервной горячки. Врача не могу и не мог позвать, не имею денег на лекарства. В течение 8— 10 дней моя семья кормилась хлебом и картофелем, и сегодня еще сомнительно, смогу ли я достать и это. Разумеется, при теперешних климатических условиях эта диета не была полезна.
Статью для Дана я не написал, так как не имел ни одного пенни на чтение газет…»
Карл откинулся на спинку стула. Он испытывал гнетущую усталость. Несколько папирос, выкуренных одна за другой, успокоили его. Карл думал о неудачах, преследовавших его в последнее время. Вейдемейер не выслал ему всего гонорара. В Германии, напуганный расправами с коммунистами, издатель Брокгауз в очень вежливом письме отверг статью Маркса. Тщетно пытался он с помощью знакомого англичанина добиться учета векселей на имя нью-йоркского издателя Дана. Круг бедствий замыкался.
«Самое лучшее и желательное, — писал Маркс Фридриху, и скачущие вкривь и вкось буквы отразили предельное нервное напряжение, — что могло бы случиться, это — если бы домовладелица вышвырнула меня из квартиры. Тогда я расквитался бы, по крайней мере, на сумму в 22 фунта ст. Но такого большого одолжения от нее вряд ли можно ожидать. К тому же, еще булочник, молочник, чаеторговец, greengrocer [7] , старый долг мяснику. Как я могу разделаться со всей этой дрянью? Наконец, в последние восемь-десять дней я занял несколько шиллингов и пенсов у каких-то обывателей; это мне неприятнее всего, но это было необходимо для того, чтобы не околеть».
7
Зеленщик (англ.)
Карл
Нищета — испытание на медленном огне, которое он избрал добровольно, изнуряла его.
Никто лучше Маркса не знал, как добываются и накапливаются богатства в буржуазном мире, но ни разу мысль о возможности сговора, уступке своей совести не промелькнула в его неукротимой голове. Жребий был брошен им раз и навсегда
Карл не заметил, как, встав с постели, к нему подошла больная, исхудавшая жена. Глаза ее лихорадочно блестели, она ежилась от озноба, куталась в шаль. Тщетно Карл попытался уговорить ее снова лечь.
— Карл, мне кажется, ты в последние дни чем-то обеспокоен. Из-за болезни я не знаю твоих дел. Но думаю, что это не только проклятые долги и кредиторы. Прошу тебя, расскажи все сейчас же. Ты ведь знаешь, что неизвестность всегда гнетет.
Карл уступил.
— Что ты думаешь о венгерском эмигранте Бандья, который заходил к нам несколько раз?
— Ты как будто не особенно доверял ему?
— Да, мне внушала подозрение его близость с орлеанистами, бонапартистами и всякой иной нечистью. Однако он рассеял мои сомнения, представив подписанный самим Кошутом приказ о назначении его в пору венгерской революции шефом полиции. Это в корне меняло дело. Все же я усомнился в честности этого субъекта и, кажется, был прав. Ему удалось, однако, взять у меня для издания в Берлине наш с Фредериком памфлет «Великие мужи эмиграции». И что бы ты думала? Он попросту присвоил эту рукопись, направленную против «великолепных» Кинкеля, Руге, «рыцарственного» Виллиха и других жаб нашей эмиграции. Я подозреваю теперь, что он продал эту рукопись прусскому правительству.
Женни всплеснула руками:
— Значит, Бандья подослан к тебе прусской полицией? Карл, милый, как много шпионов уже было возле нас! Они, как змеи, вьются вокруг тебя. Уверена, что и сейчас этот веснушчатый толстячок стоит под нашими окнами. Ты, видимо, чрезвычайно тревожишь полицию различных государств. Но ведь ваш памфлет никак невозможно приобщить к кёльнскому делу в качестве адской машины коммунистов?
— Да, Бандья просчитался, и очень скоро его хозяева обнаружат надувательство. В нашем памфлете нет никаких новых данных, ничего такого, что можно было бы использовать против членов нашей партии. Все характеристики и факты против «великих мужей» хорошо известны международным ищейкам. Я разоблачу Бандья в прессе, и Кошут откажете» от услуг этого шпиона. Карьера Бандья в Лондоне отныне кончена, ему придется искать для своего «таланта» подмостки в других странах. Все обвинения против Бюргерса, Лесснера, Даниельса и остальных узников построены на подлогах. Их не посмеют осудить.
Они будут оправданы. Никакой закон в мире не может дать основания называть Союз коммунистов заговорщической организацией, тайным сообществом.
Карл встал, резко отставил в сторону стул, заговорил возбужденно;
— Уже полтора года сидят в кёльнской тюрьме одиннадцать невиновных, весь механизм прусского государства, посольств в Лондоне и Париже работает без устали, чтобы сфабриковать обвинение, не имея при этом ничего, кроме собственных измышлений. Прусское посольство здесь, в Лондоне, превращено в настоящее отделение тайной полиции. Атташе посольства Грейф — матерый шпион и провокатор. Они идут на все. Кражи со взломом, подлоги, подделки стали их профессией. Прусские почтовые чиновники перехватывают наши письма и разоблачительные документы, которые мы посылаем в немецкие газеты и адвокатам обвиняемых. Нам предстоит сейчас очень много дела. Борьба в разгаре. Тем печальнее, что наша квартира превращена, по сути, в лазарет.
Как бы в подтверждение слов Карла жалобно попросила воды Лаура и громко начала бредить мятущаяся в жару Ленхен.
Уложив жену в постель, Маркс принялся исполнять обязанности сиделки. При нем постоянно был маленький Муш, чрезвычайно сообразительный, отзывчивый мальчик. Не по летам развитой, он всячески старался помогать взрослым. Все в доме горячо любили ласкового и веселого мальчугана.
В этот день, утром, у наружной двери, ведущей с улицы на лестницу, раздался резкий звонок. Муш бросился открывать. Ему очень нравилось отодвигать засов — дело весьма трудное для четырехлетнего мальчика. Когда дверь, наконец, была отперта, Муш увидел на пороге булочника с хмурым, злым лицом.