Марксистская анатомия октября и современность
Шрифт:
Следует отметить, что, по мнению большевиков, Парижская Коммуна носила, в свою очередь, не только пролетарский, но и мелкобуржуазный, отчасти даже националистический характер (см. седьмая (апрельская) Всероссийская конференция РСДРП., Петроградская общегородская конференция РСДРП(б). Апрель 1917 года. Протоколы. — М., Госполитиздат, 1958, с. 15; В. И. Ленин. ПСС, т. 7, стр. 270; т. 8, с. 486, 487,490; т. 9, с. 329; т. 20, с. 218, 219; т. 26, с. 325).
Противоречиво оценивался и социалистический потенциал «первого в мире опыта диктатуры пролетариата». Так, в 1905 году будущий вождь октябрьской революции писал о Парижской Коммуне: «… в истории под этим именем известно такое рабочее правительство, которое не умело и не могло тогда различить элементов демократического и социалистического переворота, которое смешивало задачи борьбы за республику с задачами борьбы за социализм… и т. д. Одним словом…
Но в отношении программных целей В. И. Ленин был строг и последователен. В 1905 году он писал в своей заключительной части к статье А. В. Луначарского «Парижская Коммуна и задачи демократической диктатуры»:
«Эта справка учит нас, прежде всего, тому, что участие представителей социалистического пролетариата вместе с мелкой буржуазией в революционном правительстве вполне допустимо, а при известных обстоятельствах прямо обязательно. Эта справка показывает нам далее, что реальной задачей, которую пришлось выполнять коммуне, было прежде всего осуществление демократической, а не социалистической диктатуры, проведение нашей „программы-минимум“. Наконец, эта справка напоминает нам, что, извлекая уроки для себя из Парижской коммуны, мы должны подражать не ее ошибкам… а ее практически успешным шагам, намечающим верный путь. Не слово „коммуна“ должны мы перенимать у великих борцов 1871 года, не слепо повторять каждый их лозунг, а отчетливо выделить программные и практические лозунги, отвечающие положению дел в России и формулируемые в словах: революционная демократическая диктатура пролетариата и крестьянства».
В марте 1918 г. Ленин так развил эту мысль на VII Экстренном съезде РКП(б):
«Мы должны теперь вместо старой программы писать новую программу Советской власти, нисколько не отрекаясь от использования буржуазного парламентаризма. Думать, что нас не откинут назад, — утопия.
Исторически отрицать нельзя, что Россия создала Советскую республику. Мы говорим, что при всяком откидывании назад, не отказываясь от использования буржуазного парламентаризма, — если классовые, враждебные силы загонят нас на эту старую позицию, — мы будем идти к тому, что опытом завоевано, — к Советской власти, к советскому типу государства, государства типа Парижской Коммуны. Это нужно выразить в программе. Вместо программы-минимум мы введем программу Советской власти.»
Несмотря на то, что советская власть объявлялась «высшим типом государства, прямым продолжением Парижской Коммуны» (см. В. И. Ленин, ПСС, т. 36, с. 110), большевики вынуждены были на практике отступать даже от принципов последней, например, согласиться на высокую оплату буржуазных специалистов и др. (см. там же, с. 179, с. 279).
Поэтому, что касается аналогий в революционном процессе Франции и России, более прав оказался Ф. Энгельс, писавший еще в 1885 году в письме Вере Засулич, что Россия «приближается к своему 1789 году». «В стране, где положение так напряжено, где в такой степени накопились революционные элементы, где экономическое положение огромной массы народа становится изо дня в день все более нестерпимым, где представлены все ступени социального развития, начиная от первобытной общины и кончая современной крупной промышленностью и финансовой верхушкой, и где все эти противоречия насильственно сдерживаются деспотизмом, не имеющим себе равного, деспотизмом, все более и более невыносимым для молодежи, воплощающей в себе разум и достоинство нации, — стоит в такой стране начаться 1789 году, как за ним не замедлит последовать 1793 год», — подчеркивал он (см. К. Маркс, Ф. Энгельс. Собрание соч., 2-е изд., т. 36, с. 260, 263).
И в самом деле, именно в событиях Великой Французской революции большевики чаще всего искали ответы на российские проблемы. Придя к власти, они заимствовали даже лексикон французских революционеров той поры, — к примеру, слова: «комиссар», «ревтрибунал», «враги народа», «продотряд»; пели ту же «Марсельезу»… все потому, что большевики понимали: Россия должна пройти чистилище радикальной буржуазно-демократической революции.
Правда, русская революция пошла еще дальше — она полностью расправилась с дореволюционным буржуазным классом. Но это ведь вовсе не равнозначно уничтожению буржуазных отношений, проведению антитоварной социалистической революции в экономике…
Что же до социалистических чаяний большевиков, то в том же письме к Вере Засулич Энгельс предвидел и такую возможность: «Люди, хвалившиеся тем, что сделали революцию, всегда убеждались на другой день, что они не знали, что делали, — что сделанная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели сделать. Это то, что Гегель называл иронией истории, той иронией, которой избежали немногие исторические деятели». (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соб. соч., т. 36, с. 263). Впрочем, сам В. И. Ленин так писал в 1906 году о борьбе за социалистический переворот в отдельно взятой отсталой России: «Эта борьба была бы почти безнадежна для одного российского пролетариата, и его поражение было бы так же неизбежно, как поражение … французского пролетариата в 1871 году, если бы на помощь российскому пролетариату не пришел европейский социалистический пролетариат» (ПСС, т. 12, с. 157). Речь шла, разумеется, о «социалистическом перевороте в Европе» — «Европейские рабочие покажут нам, „как это делается“, и тогда мы вместе с ними делаем социалистический переворот» (там же).
Что такое Советская власть?
Октябрьский переворот В. И. Ленин неоднократно называл «рабочей и крестьянской революцией», и тут он был, несомненно, прав. Однако великий Октябрь, как уже отмечалось, не был социалистической революцией, это был апогей буржуазно-демократического натиска — революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства с кратковременным переходом к «демократической диктатуре пролетариата». В проведенных большевиками антифеодальных преобразованиях были заинтересованы не только рабочие, но прежде всего широкие крестьянские массы.
Сама Октябрьская революция, победа красных в гражданской войне, подавление многочисленных восстаний и мятежей были невозможны без поддержки революции простым народом — основной массой трудящихся. Каков же был классовый состав этих трудящихся? Из почти 140 миллионов россиян к моменту переворота около 110 миллионов составляло крестьянство. Примерно 65 % крестьян были бедняками, середняками — 20 %, кулаками — почти 15 % городская мелкая буржуазия составляла 8 % населения страны. Пролетариев же было около 15 миллионов — чуть больше 10 % населения, из них промышленных рабочих — только 3,5 миллиона (см. Великая Октябрьская социалистическая революция. Энциклопедия. М., «Советская энциклопедия», 1977, с. 276, 497).
Поэтому неудивительно, что тон в революции задавали не столько пролетарские, сколько полупролетарские и мелкобуржуазные массы. Не спасла тут дела и руководящая роль пролетарской партии. Этому есть вполне марксистское объяснение: базис определяет «надстройку», даже такую «надстройку», как РКП(б). Вот что писал сам В. И. Ленин в апреле 1917 года:
«Россия сейчас кипит. Миллионы и десятки миллионов… политически забитые ужасным гнетом царизма и каторжной работой на помещиков и фабрикантов, проснулись и потянулись к политике. А кто такие эти миллионы и десятки миллионов? Большей частью мелкие хозяйчики, мелкие буржуа, люди, стоящие посредине между капиталистами и наемными рабочими. Россия наиболее мелкобуржуазная страна из всех европейских стран.
Гигантская мелкобуржуазная волна захлестнула все, подавила сознательный пролетариат не только своей численностью, но и идейно, т. е. заразила, захватила очень широкие круги рабочих мелкобуржуазными взглядами на политику.»
Движущей силой Октябрьской революции являлись рабочие и крестьяне, одетые в солдатские шинели, гегемоном при этом выступил пролетариат под руководством большевистской партии. «Новым большевикам» казалось, что этим актом началась собственно социалистическая революция в России. Однако дальнейшие события показали, что перерастания политической революции пролетариата за рамки буржуазно-демократического революционного процесса (т. е. революции в «узком смысле») не произошло. Попытки устранения денег, ведения производства по-коммунистически, распределения продуктов волевым распоряжением власти — эти и другие мероприятия «военного коммунизма» сказались несостоятельными. Не вышло у большевиков и с продуктообменом между городом и деревней. Мелкобуржуазная стихия требовала рынка, закон стоимости требовал отношений купли-продажи.