Марлен Дитрих
Шрифт:
– Давай выпьем кофе, – предложила мадемуазель, остановившись у кафе на углу, и села за уличный столик с мраморной столешницей.
Я устроилась напротив – и тут заметила, что при дневном свете она еще симпатичнее, чем в классе: в глазах орехового цвета виднелись зеленые крапинки, а губы были такие же розовые, как лента на шляпке. К шее прилипли несколько выбившихся из узла тонких локонов. Мне пришлось вцепиться руками в коленки, чтобы подавить в себе желание дотянуться и отлепить их от ее кожи.
Мадемуазель Бреган сделала заказ, и официант нахмурился:
– Кофе
– Какая я глупая! – рассмеялась она. – Марлен, ты будешь шоколад или лимонад?
– Нет, благодарю вас. – Я выпрямила спину. – Кофе подойдет.
Я никогда еще не пробовала кофе. Мама пила чай. Настоящие леди пили только чай. Несмотря на популярность, кофе, по словам мамы, был иностранной причудой и от него кисло во рту.
Пока мы ждали свой заказ, мадемуазель вздохнула, сняла канотье и провела рукой по волосам, отчего еще несколько прядей высвободились из узла и теперь обрамляли ее лицо.
Без всякой подготовки она произнесла:
– Ну расскажи мне, что тебя тревожит.
– Тревожит? – перепугалась я. – Меня? Ничего, мадемуазель.
Кроме одного: я сидела с ней в кафе на бульваре и боялась, что кто-нибудь из маминых знакомых может нас увидеть.
– Ну нет, – погрозила она пальчиком. – У меня достаточно опыта, чтобы определить, когда ученик пытается что-то скрыть.
– Опыта?
– Да.
Официант поставил перед нами две чашки с какой-то черной жидкостью и налил для мадемуазель Бреган сливок из кувшинчика. Моя спутница кивнула ему и протянула кувшинчик мне:
– Со сливками не так горько. И добавь сахара. – Когда я это сделала, она продолжила: – Прежде чем прийти работать сюда, я была гувернанткой в большом доме. У меня было три воспитанницы, и я вижу, когда девочке страшно рассказать, что у нее на уме.
На миг меня парализовало, я подумала: она видит меня насквозь, марципановые подарки и погоня за ее вниманием выдают меня. Но потом поняла, что мадемуазель Бреган не выглядит ни сердитой, ни расстроенной.
Взирая на меня со спокойной искренностью, она проговорила:
– Обещаю, что бы ты мне ни рассказала, это останется между нами.
– Как… секрет? – спросила я и отхлебнула кофе; вкус у него был как у расплавленного сладкого бархата.
– Если хочешь. Un secret entre nous [20] .
Мой французский, может, и был хорош, но не настолько, чтобы описать всплеск эмоций. Я не хотела использовать в своих целях ее удивительную вольность в общении, меня восхищал сам факт этой вольности. До сих пор никто не интересовался моими чувствами и еще меньше – сокровенными мыслями. Вдруг у меня в ушах раздался шипящий шепот, будто мать сидела совсем рядом. Мы не проявляем эмоций на публике. Я оторвала взгляд от лица мадемуазель Бреган и пробормотала:
20
Секрет между нами (фр.).
– На самом деле ничего особенного.
Ее рука
– Прошу тебя. Я хочу помочь, если смогу.
Неужели я настолько неумело скрывала свои чувства? Или причина в том, что до сих пор никто не соизволил посмотреть на меня как на существо, переживания которого достойны внимания?
– Дело в… моей матери. Она собирается снова выйти замуж.
– И это все? Но у меня сложилось впечатление, что тут должно быть что-нибудь еще.
– Что, например?
Мне было боязно узнать, о чем она догадалась, и я приготовилась услышать, что моя привязанность хотя и льстит ей, но едва ли уместна в отношениях между учеником и учителем.
Вместо этого мадемуазель Бреган сказала:
– Я думала, тут замешан мальчик, который тебе нравится, или, возможно, какие-то женские проблемы.
Эвфемизм был мне понятен, и я покачала головой. Первая менструация случилась у меня три месяца назад.
– Значит, тебя тревожит только замужество матери? Но почему? Тебе не нравится ее поклонник?
– Я его не знаю. Отец умер, когда мне было шесть лет. До сих пор о свадьбе знали только мама, моя сестра и я…
Не успев ничего понять, я выложила ей все о герре фон Лоше и ужасавшем меня переезде в Дессау, о моем таланте к игре на скрипке и маминых амбициозных мечтах видеть меня студенткой консерватории. Я совладала со своим порывом только тогда, когда уже готова была признаться, что сама мадемуазель Бреган тоже представляет для меня проблему, потому что нет слов, чтобы объяснить, какие чувства она во мне вызывает, но что я не хочу уезжать никуда, где буду находиться вдали от нее.
Она между тем маленькими глотками пила кофе и после продолжительной паузы сказала:
– Я понимаю, как могут страшить тебя предстоящие изменения. Mon Dieu, как я это понимаю! Но мне не кажется, что у тебя есть серьезные причины для беспокойства. Твоя мама, похоже, порядочная женщина, и она нашла мужа, который будет о ней заботиться. Ты ведь хочешь, чтобы она была счастлива? А Дессау вовсе не так далеко. Я уверена, там тоже есть школы, с другими детьми. – Она помедлила. – Ты здесь ни с кем не подружилась. Эта темноволосая девочка, что сидит рядом с тобой, – Хильда, все время пытается привлечь твое внимание, но ты ведешь себя так, будто она невидимка.
Правда? Я ничего не замечала. Но я в то время вообще ни на что не реагировала в школе, кроме мадемуазель.
– Эта девочка очень похожа на тебя, – продолжила учительница, – такая милая и сообразительная. А что? Ты могла бы иметь сотню друзей, если бы захотела. Но ты ведь никогда даже не пыталась?
Разговор принял неудобный поворот. Я не хотела обсуждать отсутствие у меня друзей, я хотела…
Мадемуазель Бреган указала на мою чашку:
– Пей, а то остынет.
Пока я заглатывала еле теплый кофе, она смотрела на меня с такой искренностью и проницательностью, что это приводило меня в замешательство и заставляло предполагать в ней способности читать мои самые потаенные мысли.