Мародер
Шрифт:
– Н-да. Он у вас че, с припиздом?
– Не, не то что с припиздом, а как тебе сказать… Чует он иногда заранее всякую херню. Интуиция, во! – вспомнил умное слово Серега. – Иной раз вещь полезная, ниче не скажешь.
– И че, сбывается?
– Да хрен разберешься. Вот прикинь, иногда раз, скажет: пацаны, нависает над нами такой-то и такой-то косяк. Надо сделать то-то и то-то. Ну, сделаем – ясен пень, косяк после того, как че-то сделано – ну, чтоб он не был, не случается. Это вот как считать – сбылось, или нет?
– Да хер знает. Вроде и так, и эдак.
– Вот и я говорю… – Серый достал загодя набитую носогрейку [140] . –
– Да вон, за железо прицепил. Сучонок, всю душу вымотал, пока вел. Прикинь – только расслабишься, он заметит – и раз! как дернет! Маленький, а дергает – ого, ты понял, нет!
– На кой хер он сдался… Ты понимаешь че-нибудь?
– Не. Че-то дурь какая-то. С утра мусор, вечером – этот вождь краснокожих… Такое ощущение, что ваш дури перекурил. Он же курит у вас?
140
Носогрейка – изогнутая зубная курительная трубка, обычно деревянная.
– Да курит, кто не курит-то сейчас. Но шибко уж убитым я его не видел.
– Хотя наш-то тоже, в курсе этой мути. А наш не курит.
– Да че, Лех, башку трудить, надо оно? Они типа начальство, пусть у них голова и болит. Пошли б эти все петербурские тайны к едрени фени. О, смотри! Идет.
– Это че он машет?
– Да хер знает… Типа, чтоб мы вперед шли, что ли?
– Похоже на то. Че, пошли?
– Ага. Иди, отвязывай этого своего.
– Бля, навязался он на мою голову… У вас есть че ему пожрать? Надо накормить, а то у нас шаром покати, со вчера еще.
– Да найдем… Епть! Лех, ты глянь! Не, точно начальство с катушек съехало!
– Слышь, похоже, и вправду… А че псина-то не кидается? Смотри, идет, и ниче.
– Это наверно он дал ему что-нибудь. С голодухи хоть куда побежишь, хоть за кем.
– Ладно, двинули. Интересно, нахер он ему сдался?
– А че, на цепь посадить, ночью по проволоке запускать – все какая-никакая, а подмога. Заспишь, полезет тварь какая-нибудь, а он, глядишь, разбудит…
– Ну, может…
Ахмет сидел в углу бывшего училищного спортзала, стараясь оставаться незаметным. Торговцы галдели, раскладывая товар, делили прилавки, суетились. По залу, не зная, куда себя деть, нарезал круги Кирюха, непривычно корректный и предупредительный. Помогальники мрачно пожирали глазами вход, на котором встречал торговцев Аркашка Авдеев, молодой рыжий мент, отчего-то принятый Кирюхой за день до открытия. Пришли не все, но большинство. Стало ясно – базар приживется, и у нового Дома появится источник постоянного дохода. …А народ-то Кирюхин как рад, ишь ты. Да, че, на самом деле есть чему радоваться. Это по нынешним временам редкость – под ногами почву чуять. Блин, надо тормознуть его, а то к обеду колею в полу пробьет… Мимо снова несло уставившегося в пространство новоиспеченного хозяина базара, перебиравшего губами с самым отсутствующим видом.
– Кирюх. Кирю-ух! Эй!
– Че? – очнулся хозяин.
– Присядь-ка, а то уже башка кружится от твоих пробежек. Как сраная лошадь в ебаном цирке…
Кирюха немного потормозил, выдохнул и тяжко опустился рядом с соседом.
– Бля, я че-то даже разволновался,
– Да ладно тебе. Все нормально, критическая масса есть. Видишь же?
– Да вижу вроде.
– Ну и не мандражируй. А то как юный летеха перед распределением.
Кирюха снова выдохнул и на сей раз расслабился, вытянул ноги, закурил.
– Ну, все. Хватит, на самом деле. Да, все пучком. Торговцы почти все, а покупатели подтянутся, никуда не денутся.
– Да и так уже сколько прошло.
– Шестьдесят пять было минут десять назад. Аркашик считает. Некоторые уже расторговались, свалили. Остальные, вон, еще пасутся.
– Вот видишь. Рожок и две пятеры, как с куста.
– Тьфу на тебя, постучи. Не считай до вечера.
– Ладно тебе, я не глазливый.
– Ага, ты-то как раз и не глазливый.
– Пока хлебничаем, не бойся, – на грани фола пошутил Ахмет, напряженно ожидая реакции соседа.
– Э, хлебник. Смотри, таких, как ты, в старые времена на кострах жгли. По мне, так очень правильная была традиция, – отшутился Кирюха.
Соседи примолкли – видимо, обдумывая свои и ответные реплики.
– О! Э, смотри, какую сучку привели! – прервал, наконец, тягостную паузу Ахмет. – Если меньше сотни, взял бы!
– Где?
– А вон, смотри, гэбэйник уже подкатил, во-он, видишь? Щас как перекупит мяско молодое…
– А… Точно. Бля, а ниче. Слышь, сосед, если че – займешь? – Кирюха шлепнул по барабану Ахметова РПК.
– Да я, может, и сам возьму, – подзадорил соседа Ахмет. – Да займу, конечно. Только смотри, у меня не целый, я больше полста не заряжаю.
– Нештяк, должно хватить. Смотри-ка, возьмет он. Тебе жена возьмет…
– А че, имею полное право. Шариат позволяет. – Но Кирюха уже не слушал, вскочил и замахал руками, подзывая бабу, продающую симпатичную девку.
Баба, пряча глаза, поспешила на зов солидного покупателя, волоча за собой постоянно застревающий в толпе товар.
Девка и впрямь была ничего, чистая, не кожа с костями, и на морду не страшная. Опять же, чувствовалось, что за ее плечами нет зимовок в подвале с десятком мужиков; в манере даже присутствовала определенная стыдливость.
– Че просишь, мать? За кровиночку, от сердца оторванную?
– Не моя она, свово б не привела, – сердито, видимо, от сильного смущения, затараторила баба. – Но ты не думай, слышь! Мне главное, чтоб нормальному человеку попала, не в колхоз какой, с голодранцами. И то, продаем-то, что наш лежит, лечить надо. А о цене сговоримся, лишь бы ты не…
– Э, мать. Ты не менжуйся, тут голожопых нет, этот, вон, вообще, хозяин базара. – перебил Ахмет. – Сколько просишь, скажи просто. А хотелки свои можешь не рассказывать, нам это без интересу.
Баба испуганно осеклась, но, видимо, богато выглядядевший Кирюха, пожиравший глазами молодую фигурку, придал бабе энтузиазма.
– Да я че, я ниче… Сотню пять-сорок пять давайте, и все… Она у нас чистенькая, ни на коже ничего, и болезней никаких, не подумайте…
– Делать-то хоть умеет чего? – оборвал бормочущую бабу Ахмет.
– Да как ей уметь, она у нас девочка еще… Сами научите там, что вам надо…
– Дура! – заржал Ахмет. – Не, во бабы – все мысли вокруг елды накручены, а, Кирюх?! Уссаться! Я не про еблю, я тя спрашиваю, полезное что умеет она? Готовить там, еще чего по хозяйству? Тут щель безрукая никому не нужна. За сто пятеры-то.