Мароны
Шрифт:
Но надо все же попытаться. Ах, если бы у него была шапка-невидимка! Если бы он мог одолжить ее у какого-нибудь волшебника хотя бы на десять минут! Но, если невозможно получить шапку-невидимку, почему бы не воспользоваться покровом ночи? С наступлением темноты он осторожно проберется в дом и избежит конфузной встречи с его обитателями.
Смизи остановился, взглянул на солнце, затем на свои голые коленки. Через два часа начнет смеркаться. Под прикрытием сумерек он доберется до дома, и, пока там не успеют еще зажечь ламп, не так уж трудно будет пройти незамеченным. А если его и заметят, то не сумеют как следует рассмотреть, в каком он виде.
Квэко
Наконец настало время действовать. Солнце спряталось за холмы, туда, где простирались собственные владения Монтегю Смизи. Мягкие сумерки накрыли долину легкой, прозрачной лиловой завесой. Смизи поднялся и, тщательно осмотревшись, двинулся вперед.
Благоразумие заставляло его держаться в тени деревьев, но лес скоро сменился невысокими рощицами пимента, а затем кустарником, окаймлявшим цветник возле дома Лофтуса Вогана. Смизи удалось проскользнуть мимо негритянских хижин, не привлекши к себе внимания. Ему удалось незамеченным добраться почти до самого дома.
Но опасность еще не миновала. Ему предстояло пересечь большой открытый газон. Уже совсем стемнело, и поблизости никого не было. Во всяком случае, Смизи не заметил никого ни в окнах, ни на лестнице. Пока все шло отлично. Теперь оставалось броситься к открытой двери и промчаться к себе в комнату, где верный Томс облачит его в более пристойный костюм.
Смизи успел добежать до середины газона, когда из-за угла внезапно появилась целая толпа людей. В руках у них были пылающие факелы. Это были слуги и несколько невольников с плантаций во главе с мистером Трэсти. Можно было подумать, что это торжественная процессия, если бы ее участники так не торопились и если бы среди них не было Квеши.
Смизи понял: они шли искать его! Сердце злополучного охотника дрогнуло. Его опередили! Вот толпа уже возле лестницы. От факелов вокруг стало светло, словно в небе снова ярко зажглось солнце.
Нечего было и рассчитывать прошмыгнуть незамеченным при таком ярком свете. Смизи оставил последнюю надежду и застыл на месте. Он, может быть, бросился бы назад в кусты, если бы не побоялся, что этот маневр привлечет к нему внимание. И тогда все будет кончено. Его злоключения завершатся самым нежелательным финалом. Он стоял не шелохнувшись, словно пригвожденный к месту.
И в этот момент на лестнице появились плантатор и его дочь. За ними следовала Йола. Мистер Воган вышел из дома отдать последние распоряжения, касающиеся поисков. Все трое стояли лицом к толпе и лицом к Смизи.
Плантатор только было открыл рот, собираясь что-то сказать, как вдруг Йола вскрикнула. Вслед за ней вскрикнула и Кэт. Остроглазая служанка первой увидела Смизи. Сперва она приняла его за одну из статуй, расставленных на газоне, — так мертвенно бледно было его лицо, на которое падали отсветы огней. Но Смизи стоял возле кустов, там, где, как Йола отлично знала, никакой статуи не было. Это-то и заставило ее испуганно вскрикнуть. Глаза присутствующих мгновенно обратились на несчастного, и вся толпа с мистером Трэсти во главе бросилась к нему.
То была последняя капля в его чаше горестей.
Протискавшись сквозь толпу, Смизи, не теряя ни секунды, опрометью кинулся в дом. Очутившись наконец у себя и там подбодренный заботами Томса, он скоро утешился и вновь приобрел вполне презентабельный вид.
Глава XLIV. ГЕРБЕРТ В СЧАСТЛИВОЙ ДОЛИНЕ
Соседи считали, что название «Счастливая Долина» мало подходит к поместью Джесюрона, но Герберт не имел оснований разделять их мнение. С того часа, когда он приступил к исполнению обязанностей счетовода, жизнь его была скорее сменой различных удовольствий, чем цепью скучных обязанностей. Вместо того чтобы вести счета, присматривать за неграми или вообще делать что-либо полезное, он проводил время в приятных прогулках и экскурсиях. Поездка в город вместе с Джесюроном, где тот представил его знакомым коммерсантам, визиты на соседние фермы и плантации вместе с красавицей Юдифью, которая ввела его в свой круг, рыбная ловля на реке и пикники в лесу — все это сыпалось на Герберта, как из рога изобилия.
В его распоряжении были превосходная верховая лошадь, собаки, охотничьи ружья — короче говоря, все, что может понадобиться имеющему досуг молодому джентльмену. Ему выдали авансом полугодовое жалованье, хотя он и не просил об этом, деликатно дав возможность обзавестись приличным гардеробом. Судьба молодого пассажира третьего класса явно изменилась к лучшему. Благодаря щедрости неожиданного покровителя он играл в его доме роль, довольно сходную с той, какая выпала на долю мистера Монтегю Смизи в доме судьи Вогана. И так как оба они вращались в одном и том же обществе, естественно было ожидать, что рано или поздно они встретятся, но уже на равной ноге.
К чести Герберта надо заметить, что его скорее удивлял, чем восхищал новый для него роскошный и праздный образ жизни. В щедрости и великодушии старого фермера было что-то странное, что немало озадачивало молодого человека. Чем объяснить такое необычайное гостеприимство?
Так гладко и безмятежно, на взгляд постороннего наблюдателя, проходили дни с тех пор, как Счастливая Долина стала домом Герберта Вогана. Если у него и возникали какие-нибудь недоумения, то их мгновенно и ловко рассеивал сам хозяин, в вину которому Герберт мог поставить разве что чрезмерную любезность. Герберт не замечал многих странностей в окружавшей его обстановке.
Будь он менее почетным гостем на ферме Джесюрона, он, может быть, оказался бы более наблюдательным. Но у арабов есть пословица: «Не брани коня, вынесшего тебя из опасности». А мудрость что на Западе, что на Востоке — везде приблизительно одна и та же. У Герберта была благородная душа, но все же он был только человеком. Поругивать мост, через который ты только что благополучно перешел реку, — это было бы противно человеческой природе. Если у Герберта и возникали сомнения относительно честности своего хозяина, он держал свои мысли при себе. Не потому, что он готов был поступиться своей независимостью или был лишен чувства собственного достоинства, но потому, что выжидал, хотел понять, куда, собственно, клонит любезный хозяин.