Марсель Дюшан

Caroline Cros

Marcel Duchamp

Когда семейство Дюшанов, на редкость богатое одаренными художниками, жило в нормандской глубинке, старшие сыновья играли в шахматы, родители и гости – в карты, две дочери и мадам Дюшан предпочитали игру на музыкальных инструментах, а двое средних детей, Сюзанна и Марсель, дразнили друг друга своими секретами, скрепляющими их связь. Любовь к шахматам и к играм, предполагающим азарт и случай, Дюшан вынес из детства. Так, игры в саду дома Жака Вийона в Пюто послужили темой написанных им в юности портретов («Игроки в шахматы», 1910; Музей искусств Филадельфии), а когда через несколько лет Дюшан, вылетев из семейного гнезда, отправился в Америку, его страстью стали шахматы. Он играл ежедневно, так же как живописец ежедневно направляется в свою мастерскую, чтобы погрузиться в работу.

Дюшан без обиняков признавался, что предпочитает шахматные турниры с профессионалами, которых воспринимает как настоящих художников, миру искусства и роли живописца или «кинематографиста». Еще до того, как стать профессиональным шахматистом, он свел знакомство с другими шахматными фанатиками, помимо своих братьев, – Уолтером Аренсбергом и Ман Рэем.

Марсель Дюшан. Фотография Эдварда Стайхена. 1917

Во время своего пребывания в Буэнос-Айресе в 1919 году, вступив в местный шахматный клуб, Дюшан развивал свое мастерство, вырезая из газет опубликованные этюды и изучая систему известнейшего кубинского шахматиста Хосе Рауля Капабланки. А еще он придумал метод, позволивший ему играть по переписке со своим покровителем Уолтером Аренсбергом, жившим в Нью-Йорке. Если в художественной практике Дюшан порой прикидывался дилетантом, то к занятиям шахматами он относился очень серьезно: «Я чувствую, что становлюсь шахматным маньяком. Все вокруг меня превращаются в шахматные фигуры и внешний мир сохраняет для меня интерес лишь как выражение сильных и слабых позиций на доске» [1] . В 1922 году, по возвращении в Нью-Йорк, когда друг Дюшана Анри-Пьер Роше побуждал его продолжить художественные искания, последовал решительный ответ:

«Нет, меня не тянет расширять горизонты. Я заработаю немного денег и займусь другими вещами. Но я не думаю, что несколько сотен франков или сколько бы там ни было денег, которые я получу с этого, смогут компенсировать нервотрепку от представления на публике. Мне хватило ее, когда я выступал как художник или кинематографист. Единственное, что способно сейчас пробудить во мне интерес, это чудо-лекарство, способное сделать меня превосходным шахматистом. Вот что меня действительно бы заинтересовало» [2] .

Менее чем через год, в 1923-м, Дюшан действительно пустил слух, что он бросил живопись, оставив свою главную работу «Новобрачная, раздетая своими холостяками, даже» незаконченной.

Семья Дюшанов в Бленвиль-Кревоне. 1893. На заднем плане – шестилетний Марсель в кепи

После этого разрыва Дюшан официально определил своим художественным начинаниям второстепенную роль, лишь изредка отвлекаясь на них от ежедневных шахматных упражнений. Будучи членом Французской шахматной федерации, он участвовал в профессиональных турнирах в Брюсселе, Монте-Карло, Шамони, Гренобле, Ницце, Гамбурге и в Руане, где он также состоял в местном шахматном клубе [3] . На этих чемпионатах он охотно сражался с такими всемирно известными

мэтрами, как Фрэнк Джеймс Маршалл, Джордж Колтановский и Савелий Тартаковер: «У нас с Колтановским есть небольшая конторка в центре города, куда ему приходит корреспонденция и где он сейчас играет около пятидесяти партий» [4] . Вплоть до 1939 года Дюшан, охотно выступавший в качестве автора и издателя, вел шахматную рубрику в газете Луи Арагона Ce Soir. В 1932 году он опубликовал шахматный трактат в соавторстве с французским шахматистом Виталием Гальберштадтом. После того как французское издательство NRF не приняло рукопись, Дюшан отправил ее бельгийскому издателю Эдмону Ланселю, который согласился опубликовать книгу в 'Editions de l’'Echiquier на французском, немецком и английском языках одновременно. Дюшан сам разработал дизайн книги и обложки и выбрал бумагу, а также, как и в случае с другими своими публикациями, задумал наряду с основным изданием роскошный подарочный вариант в количестве тридцати экземпляров, озаглавив труд L’Opposition et les cases conjugu'ees r'econcili'ees par M. Duchamp & V. Halberstadt («Случаи оппозиции и полей соответствия, разрешенные М. Дюшаном и В. Гальберштадтом»). Большого коммерческого успеха книга не имела, и абсолютная бесполезность и абсурдность собственной инициативы только позабавили Дюшана: «Даже чемпионы по шахматам не читают эту книгу, так как поднятые там вопросы могут встретиться лишь единожды за всю жизнь. Эти проблемы эндшпиля могут возникнуть в партии, но они настолько редки, что почти утопичны» [5] .

В свете всего сказанного возникает вопрос: где же связь между неизменной тягой художника к шахматам и его жизнью как «профессионального» художника, к которой он почти всегда относился с пренебрежением? Дюшан сам дал ответ на этот вопрос, создав афишу шахматного чемпионата в Ницце в 1925 году, в котором принял участие, а также придумав и собственноручно изготовив шахматные фигуры. 23 июля 1944 года он обратился к своему другу Ман Рэю:

«У тебя есть карманные шахматы? Я делаю (сам) пятьдесят комплектов или около того, и этого достаточно, чтобы перегрузить американский рынок. Нужно слишком много труда, чтобы запустить крупное производство, а шахматисты не хотят платить огромные деньги за карманные шахматы» [6] .

Тем временем афишами чемпионата в Ницце оклеили всю Францию, а газета L’'Eclaireur du Soir продала оригинал за 100 франков! Стоит ли говорить, какой спрос на них сегодня.

В 1951 году Дюшан пошел еще дальше, удивив своих друзей и поклонников «обрядом» принятия в свой круг Мишеля Сануйе, профессора из Торонто, написавшего докторскую диссертацию по дадаизму. Когда Сануйе пришел в нью-йоркскую мастерскую Дюшана в центре города, хозяин попросил его немного подождать, пока он закончит партию. Молодой историк искусства, ставший впоследствии другом Дюшана, согласился, но каково же было его удивление, когда он обнаружил, что вторым игроком была обнаженная женщина. Он оценил дерзость дюшановского жеста и то, что такое Дада-приветствие было истинным знаком дружбы и уважения. В 1963 году Дюшан повторил этот перформанс в Пасадене на открытии своей первой ретроспективной выставки. На известной фотографии погруженный в игру Дюшан сидит напротив полностью раздетой Евы Бабитц, и только волосы закрывают ее лицо.

Когда в 1968 году Дюшан умер, The New York Times от имени Американского шахматного фонда, к которому Дюшан и его супруга Тини имели отношение, опубликовала следующий некролог:

«Сотрудники и попечительский совет Американского шахматного фонда глубоко скорбят в связи с кончиной Марселя Дюшана. Титан в мире искусства, он имел также огромное влияние в мире шахмат и многие годы оставался незаменимым членом нашего совета директоров. Мы очень гордимся тем, что он был одним из нас».

Необходимый в шахматах отточенный интеллект, страсть к игре и соревнованию, а главное, восприятие мира сквозь фильтр относительности, материализованный в черно-белых клетках игровой доски, – все это соответствовало дюшановскому складу ума и давало ему постоянную пищу для поиска смыслов. Строгая регламентированность игры, концентрация и беспристрастность, необходимые для того, чтобы соперничать с сильными противниками, помогли выковать тот фирменный дюшановский темперамент, который его друзья и историки справедливо связывали с алхимией, эзотеризмом и дзен-буддизмом.