Марш Акпарса

Крупняков Аркадий Степанович

— Ой, княжна, до чего ты красива!—восторженно произнес князь.

— Государь мой изволит смеяться над бедной девушкой? — сказала Елена и, поставив свечи на стол, легким наклоном головы поприветствовала князя.

— Над бедной! Да ты и сама знаешь, сколь велико твое бо­гатство!

— Нет, я бедная,— упрямо повторила Елена.— Я настолько бедна, что нечем мне отблагодарить тебя, государь мой, за спасение моего дяди. Я все время думаю об этом и плачу.

— Твои слезы пусть будут мне благодарностью.

— Нет, я

знаю, чем отблагодарить тебя, государь мой. Под­данные твои целуют тебе руку, я поцелую тебя в губы. Позволь?

Князь удивленно поднялся со скамьи и не успел сказать и слова, как Елена обвила шею руками и прильнула к губам. Выр­вавшись из крепких объятий князя, Елена закрыла пылающее лицо ладонями и убежала в свою половину.

У Василия бешено колотилось сердце. Никто и никогда не целовал его так.

— Подь сюда, княжна,— тихо позвал Василий.

— Вдруг придут?—ответила из-за занавески Елена.

— Ты боишься?

— Я ничего не боюсь. Я люблю тебя, государь мой, и мне нет греха в том, что я сделала. А боюсь я за тебя. Ты женат, и великий срам падет на твою голову, если откроется наша любовь.

— Я хочу еще раз видеть тебя!—твердо сказал князь.

— Позднее.

— Когда?

— Приду,— ответила Елена спокойным голосом, выходя к князю.—Приду, но только, как выполнишь мое желание.

— Я сделаю все!..

— Не так много. Сбрей бороду.

— Нет, я бороды не лишусь.

— А я умру, но не приду к тебе!—Елена повернулась и скры­лась за занавеской. Сколько ни звал ее князь, сколько слов ни говорил ей — не вышла, не откликнулась.

А за шатром все тот же голос, будто дразня государя, запел другую песню.

Василий хотел выскочить из шатра и выместить досаду на ве­селом певуне, но тут вошел Глинский и сказал:

— Зараз хан будет тут,—и, подойдя к великому князю, тихо проговорил:—Прошу тебя, не во всем ему доверяйся. Привез он с собой черемисского княжича, взял его на государеву службу без твоего ведома и, мыслю, не к добру. У хана своя орда, подвластная только ему, у черемисина народ тоже коварный. Может, с умыс­лом они стакнулись, чтобы при случае рать твою истребить.

Царь твердо сказал:

— Шигалей мне верен!

— Верен, пока на трон казанский метит. А ежели сядет да заручится такой поддержкой, как черемисы, жди беды.

— Про черемис ты верно сказал. Черемисы сильны. Сколь по­ходов Москва на Казань ни делывала, все они мешали. Сидят на дорогах, и миновать их нельзя.

— Вот-вот. Так отчего бы после всего этого княжичу черемис­скому к тебе на службу идти? И еще узнал я не от хана, а от иных людей, что он, тот княжич черемисский, налетел на наших воинов, троих убил и попал в плен. И вдруг ни с того ни с сего — служба государю.

— Спасибо за совет,— сказал Василий и поднялся навстречу входившему хану.

— Брат мой Шигалеюшко, здравствуй!

—

Будь и ты здоров, великий государь.

— Ну, рассказывай про твои плотницкие дела,— присаживаясь по-простому с ханом, промолвил Василий.— Хорош ли город сру­бил? Ты, князь Михайло, тоже садись.

– -Крепость вышла отменная. Стену добротную из дубовых бревен возвели, вокруг ров выкопали, воду пустили. Восемь малых башен поставили да одну великую на камне. Теперь Казань вое­вать будет легче. ...........

— Не только для войны замыслил я город сей, но и для мира. Пора твердой ногой вставать на Казанскую землю. Сколько раз мы брали Казань, а остаться там не могли, потому что опоры там нет. Народы там чужие, злобные. А коль будет свой городиш­ко, куда способнее. Людей наших, я чаю, там недохватка — мо­жет, послать? Ратников, может, немного собрать туда?

— Не надо, великий государь. Как только мы крепость возвели, бродячие и беглые люди слетелись, как мухи на мед. Сперва зем­лянки рыли, потом избушки, а теперь несколько слободок вокруг города выросло. И стал град на Суре не только для бродячего, но и для торгового люда защита. И еще, я думаю, из него с чере­мисами дружбу завести можно.

— В дружбу с черемисами не верю,— ответил государь,— племя лютое, коварное, безбожное! Зачем они лютуют против нас?

Они защищаются, а не лютуют!—ответил Шигалей.

– Да ведь знаешь ли ты, великий государь, что в минувший поход они нашей рати сделали больше зла, чем татары. Трижды посылал я ратников леса разведать, и трижды их черемисы посекли, -заговорил вошедший боярин Вельский.

– Скажи, боярин, если бы черемисы пришли в наш храм да все образа и хоругви поломали бы, что бы ты с ними делал?— спросил хан.

— Предал бы жестокой смерти!

— Подобное же сделали твои ратники. Они, великий государь, были посланы за вениками для боярина. Не ведая того, выломали «священную березовую рощу черемис. И оттого не только погибли сами, но и озлобили лесной народ противу нас. Из-за пустого дела — веников для боярской бани.

— То правда, боярин?—спросил Василий.

— Про осквернение рощи мне неведомо было...

— Пора чинить с народом этим дружбу, государь. Без твоей воли взял я на государеву службу черемисского княжича, а с ним несколько его сородичей. Велику пользу дать он нам может. Я ему верю.

Шигалей ждал от князя одобрения, но Василий нахмурился и сказал недовольно:

— Где тот княжич?

— Он здесь, у меня в свите.

— Зови сюда!

Хан вышел из шатра, потом вошел вместе с Аказом.

— Скажи ему, кто я, будь толмачом. Поговорить с ним хочу.

— Я сам знаю, кто ты. И мой народ о тебе наслышан,—сказал Аказ и поклонился.

— Ишь ты! Он по-нашему говорит не хуже тебя, хан.

— Два года крепость строить мне помогал, ратному делу учился. Воевода будет добрый.