Марш Турецкого
Шрифт:
– Дадут мне эти сволочи сегодня поспать или нет?
Я снял трубку с аппарата, который стоял тут же, на кухне:
– Турецкий слушает.
Услышав голос в трубке, я чуть не грохнул телефон о стену.
– Это господин старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры? ласково спросил меня Грязнов. Ты мне лучше вот что скажи. Твоя контора возьмет это дело к своему производству? Или поручит следствие Мосгорпрокуратуре?
– Слава, солнце мое, ответил я, ты что же думаешь, я сплю и вижу,
– Начальству виднее, сказал Грязнов.
Я понял, что устал донельзя. Еще немного, и я нагрублю этому хорошему человеку, своему большому другу. Поэтому я сдержался. А он спросил:
– Где Таня?
– Таня?
– Ну, Зеркалова, дочь убитого.
– Спит в соседней комнате.
– Молодец! с иронией произнес Грязнов. Красивая баба никогда не должна оставаться ночью одна.
– Пошел ты! Тут я разрядился предложением слов так примерно из пятнадцати, и среди них не было ни одного печатного.
Я изо всех сил напряг ее, волюшку мою родимую, и заставил-таки себя проснуться.
– Ты чего? испуганно смотрела на меня Ирина.
Я поднял ладонь к глазам и с силой на них надавил:
– Я что, кричал во сне?
– Ты? переспросила она. Да ты визжал, будто тебя резали.
– Что, серьезно?
– Дальше некуда!
– Да, пробормотал я, дальше некуда, действительно. Уволюсь я с этой работы, к чертовой матери.
– Кофе сделать?
– Будь добра. Уволюсь, ей-богу! Обратно в газету уйду…
– Не пугай меня, Турецкий. Ира встала с постели и, шлепая по полу босыми ногами, отправилась в кухню.
– В каком смысле не пугай? остановил я ее вопросом у порога.
В дверях она повернулась ко мне и объяснила:
– Если ты еще раз повторишь, что уволишься, я начну в это верить. А я не хочу этого. Я знаю, чем все твои уходы кончаются.
– Ты не хочешь, чтобы я увольнялся?! удивился я. Тебе нравится, что твой муж постоянно рискует оставить тебя вдовой?
Сказал и чуть не прикусил себе язык. Что это со мной? В жизни не позволял себе подобных пошлостей. Супермен, твою мать!… "Рискуешь" ты… Позер! Жлоб!…
– Я не хочу верить, что ты можешь уволиться, сказала Ира. И не хочу верить, что это вообще возможно. Если я в это поверю хотя бы на парочку процентов, я стану этого не просто хотеть, а жаждать. И тогда наша семья лишится покоя навсегда, потому что ты так не поступишь никогда.
– Ты что, стихи писать начала? спросил я.
– Почему? удивилась она.
– В рифму говорить стала. Но ты не волнуйся, ладно? А то ведь и до поэм недолго. Станешь профессиональной поэтессой, и тогда наша семья точно лишится покоя. Кофе хочу.
Она все- таки не уходила. В ее глазах я с тревогой прочитал что-то похожее на зарождавшуюся
– А помнишь, спросила она, ты мне рассказывал, как Слава Грязнов ушел из милиции и стал частным сыщиком?
– А помнишь, зарычал я на нее, я тебе говорил, что Слава Грязнов вернулся в милицию и является в настоящее время заместителем начальника МУРа?
– Саша…
– А помнишь, продолжил я тем же тоном, я говорил тебе, что хочу кофе?! А помнишь, ты мне сказала, что сделаешь мне кофе?! А помнишь?
Но она уже вышла из спальни и изо всех сил хлопнула за собой дверью.
Наскоро умывшись, я пришел на кухню и увидел за столом Таню Зеркалову. Кофе был разлит по чашкам, и Таня машинально подносила к губам то печенье, то чашку с кофе. Ирина у плиты поджаривала гренки гости иногда приносят маленькие радости.
– Доброе утро, не стесняясь своего обнаженного торса, я сел за стол и взялся за кофе.
– Здравствуй, Саша, отрешенно ответила Таня.
Я выругался про себя. У человека отца убили, а ты ему "доброе утро!". Дурак ты, Турецкий!
Меркулов слушал очень внимательно и так же внимательно смотрел на меня, не сводя глаз. Сначала я почему-то запинался, но потом речь моя пошла плавнее, и закончил я свой рассказ вполне пристойно. Костя ни разу не перебил. Слушал как рождественскую сказку. А после того как я закончил, помолчал, переваривая услышанное, и сказал:
– Ну что ж. Выноси постановление о возбуждении дела и принимай его к своему производству.
Что и требовалось доказать.
Я позвонил домой и сообщил Ирине, что задержусь.
– Но уже и так поздно, Турецкий, заставила она меня посмотреть на часы.
Ничего себе. Половина двенадцатого.
– Спи спокойно, дорогой товарищ, пожелал я ей. Твой муж занимается важными государственными делами.
– Надеюсь, сказала она и положила трубку.
Едва и я положил трубку, как затрезвонил уже мой аппарат. Кого несет в такое время?!
– Турецкий слушает.
– Саша? Это я, Таня.
– Таня?
– Зеркалова.
– Я понял, что Зеркалова. Что-то опять случилось?
Она помолчала, и я прикусил язык. Турецкий, дубина, у этой женщины отца убили, а ты, тактичный наш, спрашиваешь, что у нее случилось.
– Саша, тихо проговорила она, и я вжал трубку в ухо, чтобы лучше слышать. Ты не можешь приехать ко мне? Прямо сейчас.
– Конечно, могу, тут же ответил я, раз надо, разумеется, приеду. Адрес я помню.
– Жду.
В трубке послышались короткие гудки. Я положил ее на аппарат и встал. Если женщина зовет нужно ехать.
Через сорок минут я нажимал кнопку звонка Таниной квартиры. Дверь открылась сразу, как будто хозяйка квартиры стояла прямо за ней и ждала моего прихода. Очевидно, так и было.