Маршак
Шрифт:
Была Тамара Григорьевна сосредоточена, а не сжата, и говорила так, как подобает в том мире, куда привела нас судьба, как бы заново увидев все. По деятельной натуре своей не могла она просто терпеть и ждать. Нашла себе работу — читала детям в бомбоубежище. И рассказывала, как заново услышала то, что читает. Одно годилось, другое — не переносило испытания. И новый этот взгляд на вещи был убедителен. И начисто лишен ученической уверенности. И в Москве в 43 году я рад был встрече с нею. И опять говорили мы дружески. Но постепенно все вернулось на свое место. С людьми сходишься или расходишься по причинам органическим, непреодолимым. Та новая Габбе, с тяжелыми временами раскрывавшаяся, исчезла, когда жизнь вошла в колею. Снова разум ее словно бы обвели контуром, и душа ее сжалась
Почему мы так много внимания уделяем Тамаре Григорьевне Габбе в этой книге? Да потому, что ее участие в жизни и творчестве Маршака воистину велико. И не удивительно, а вполне естественно, что он приходил ей на помощь в самые трудные годы, даже в 1937-м, когда она была арестована. Он буквально вырвал ее из рук палачей Ягоды, вернул за письменный стол. О трогательной заботе Маршака о Габбе свидетельствует множество его писем к ней.
«Дорогая Тамара Григорьевна,
спасибо Вам за Ваше письмо. Очень хотелось бы знать подробнее о том, как Вы живете, как проводите дни, бываете ли за городом, дышите ли воздухом или ведете комнатный образ жизни. Я думаю, если Вам не придется поехать куда-нибудь на дачу, то надо хоть иногда выезжать за город или ходить на острова. Были ли у врачей, в том числе у горлового врача? Как Ваше горло?..
Не утомляйтесь слишком. „Книга для первого чтения“, вероятно, потребует от Вас больших усилий. Подобрать и составить ее нелегко. Поэтому, работая параллельно над критическими статьями и рецензиями, старайтесь работать без спешки и напряжения, а с удовольствием и размеренно…
Гуляйте побольше, заботьтесь о себе, будьте здоровы.
17 июля 1939 года».
Маршак помнил о Габбе всегда. 8 марта 1942 года он пишет ей: «Я живу один, а присматривает за мною, как за пушкинским мельником русалка, соседская домработница. Я очень устал, постарел, много работаю. Ну, пишите».
Осенью 1942 года Маршак поехал в Алма-Ату, где в то время находились Софья Михайловна и Яша. Здоровье Яши ухудшалось с каждым днем, и Самуил Яковлевич не мог оставаться вдалеке от семьи. О своем отчаянном положении он не мог рассказать никому кроме, пожалуй, Тамары Григорьевны. «Все время хотел Вам написать, но не было ни одной минуты для этого. Почти весь день провожу в больнице у Яши (а Софья Михайловна проводит там и ночи)… Он очень ослабел, мало ест. Дважды в сутки ему впрыскивают камфору. Очень тяжело видеть его в таком состоянии. Сегодня — 25-й день его болезни. Доктора говорят, что самые тревожные и трудные недели этой болезни — третья и четвертая, а дальше, если нет осложнений, будет легче. Вот уже четвертая неделя идет. Удручает меня и то, что пришлось из-за болезни сына оторваться от работы в такое время».
И действительно, без литературной работы Маршак буквально погибал. В том же письме есть такая фраза: «Тревожное, тоскливое и бездеятельное состояние очень томит меня». Он просит Габбе о многом: поговорить с Верой Яковлевной Орловой — ответственным работником издательства — о возможности издания его «Двенадцати месяцев», встретиться с Твардовским и напомнить, чтобы тот сохранил для него экземпляр поэмы «Василий Теркин». В другом письме от 28 октября 1942 года Маршак спрашивает Тамару Григорьевну, видела ли она Фадеева, рассказывала ли ему о делах Маршака. Он послал Габбе стихи для сборника «Вересковый мед», чтобы она передала их Чагину.
Через несколько лет после смерти Габбе в Западно-Сибирском книжном издательстве вышел сборник сказок «Быль и небыль» в обработке Тамары Габбе, над которым она работала несколько лет и на который Маршак еще 31 января 1946 года написал такой отзыв: «Я давно люблю русские сказки и знаю как будто нехудо. Однако я прочел сборник Т. Г. Габбе, как новую, еще незнакомую книгу. Многие сказки в этом сборнике были мне попросту неизвестны раньше, другие повернулись ко мне какой-то новой, неожиданной стороной.
Сборники сказок обычно считают достоянием детей. Эта книжка по характеру своему отнюдь не детская. В сказках и легендах, входящих в нее, живет та взрослая, чуть ироническая и спокойная мудрость,
Сказки эти имеют право именоваться сказками в первоначальном и буквальном смысле этого слова. Их живая интонация напоминает нам о традициях лесковского сказа…
Нам, литераторам, давно пора заняться сказкой, как поэзией, не отдавая ее всецело в распоряжение ученых, которые ищут и находят в ней материал для своих специфических целей. Дело литераторов — создать обширный свод русских сказок, и старинных, и более поздних, для того, чтобы показать читателю все художественное богатство народной поэзии.
Мне кажется, что книга Т. Г. Габбе служит этой задаче талантливо и добросовестно…»,
Тамара Григорьевна Габбе была не только выдающимся литератором, но и педагогом. Первая ее статья, написанная после освобождения, была опубликована в журнале «Детская литература» (№ 18–19, 1938) и называлась «О школьной повести и ее читателе». Статья эта получила немало откликов школьных преподавателей литературы, что побудило Тамару Григорьевну продолжить эту работу. В «Литературной газете» № 37 за 1939 год вышла ее статья «Повесть о детстве и для детей». Писала она и о детских писателях, и о художниках детской книги, но главным образом ее творчество было связано с творчеством Самуила Яковлевича Маршака. «Тридцать лет она была первым редактором С. Я. Маршака, редактором негласным, неофициальным, другом, чей слух и глаз нужны были поэту ежедневно, без чьей „санкции“ он не выпускал в свет ни строчки. Я не раз была свидетельницей этой их совместной работы. Сначала — ученица Самуила Яковлевича — один из самых близких единомышленников знаменитой „ленинградской редакции“ детской литературы — в 30-х годах Тамара Григорьевна стала самым требовательным редактором самого поэта…» — писала литературовед Вера Смирнова в сборнике Тамары Габбе «Быль и небыль». Ей же принадлежит предположение — и небезосновательное, — что стихотворение свое «Поэт не должен говорить на „ты“…» написано Тамарой Габбе о Маршаке:
Поэт не должен говорить на «ты» Ни с ласточкой, ни с камнем, ни с судьбою. Ищи ее — лукавой простоты, А простота смеется над тобою. Ты словно повторяешь наизусть Чужих стихов знакомые страницы… Какою мерой нам измерить грусть? В какую форму радости отлиться? Каким простым названием назвать Уроки горькой жизненной науки, Чтобы свое могли в них узнавать И сверстники, и сыновья, и внуки? Не угадать, не вспомнить, не найти! Неверный звук не вызовет ответа. Другим открыты тайные пути. Надежные и точные приметы. А ты — ты эхо чьих-то голосов, Покорное магической привычке, И нет твоих — незаменимых — слов В бессмертном гуле вечной переклички.Мне довелось услышать рассказ академика медицины Кассирского о первой его встрече с Маршаком. Самуил Яковлевич пришел к нему раньше условленного времени. С первых же слов стало ясно, что он очень встревожен:
— Надежда только на вас, дорогой Иосиф Абрамович! Это человек самый необыкновенный, самый талантливый. Тамара Григорьевна должна жить. Ей еще нет и шестидесяти. Она так много может и должна еще сделать!
Кассирский и Маршак незамедлительно поехали к Тамаре Григорьевне. В машине Маршак рассказывал Кассирскому о симптомах болезни Тамары Григорьевны. Допытывался, буквально пытал о возможных перспективах. Иосиф Абрамович, как и положено опытному врачу, отвечал уклончиво…