Маршал Баграмян
Шрифт:
Далее в письме рассказывалось, как в далеком детстве семью этой женщины, жившую в турецкой Армении, настигли бандиты-изуверы, как она бежала в Россию. У нее был брат Ованес (Иван), который воевал против турок в Первой мировой войне, и о нем ничего неизвестно.
«Пожертвовала я для Красной Армии и для детей павших в бою советских воинов свое ожерелье и золотое кольцо — все, что имела. Отдала свои сбережения в фонд постройки эскадрильи “Давид Сасунский”.
В первые годы тяжело дышалось, как будто переставало биться сердце. Свободно вздохнули, когда радио сообщило о большой победе Красной Армии под Сталинградом. Радио! Прекрасное творение человека! По радио в первый раз я услышала Ваше имя, далекий мой брат!.. Фамилия у нас с Вами одна — Баграмян. И брата моего звали Иваном (Ованесом). Неужели Вы не мой брат? Не может быть, чтобы не сбылись мои мечты, — продолжала Анаит. — На днях зашла ко мне подруга, американка — художник. Посмотрела она на Ваш портрет, вырезанный мною из журнала и прикрепленный к стене, и вскрикнула: “О боже мой,
И, повернувшись ко мне, она удивилась: “Что вы так побледнели, Анаит, что случилось?”
После этого я твердо решила написать Вам это письмо. Ответьте мне хотя бы двумя строками, если вы даже не мой брат. Если не одна мать нас родила, все равно вы мой брат. Пусть природа дарует Вам долгую жизнь и пусть здравствует наша любимая Советская Армения. Разрешите подписать так: Ваша сестра».
Иван Христофорович ответил незнакомой женщине:
«Дорогая сестра! Письмо Ваше очень взволновало меня. Я родился на Кавказе, но не в турецкой Армении, и до сегодняшнего дня не было у меня сестры по имени Анаит. Но Вы можете считать меня своим родным братом. Нас не родила одна мать, но родил нас один народ и одарил общими чувствами. Отныне я буду знать, что у меня есть сестра за далеким океаном. Ваш брат Ованес…»
Баграмян навсегда запомнил эту женщину.
Несколько раз, встречаясь случайно с группами туристов из Америки, в гостинице, в театре, на симпозиумах, Баграмян спрашивал: «Нет ли среди вас Анаит Баграмян?»
Но встретиться им так и не довелось.
После этого отступления, отвлекающего от грустных воспоминаний, придется вернуться к той части названия главы, которая обозначена как «печали».
Судьба не ограничилась жестоким отъемом любимой жены, она поразила кровоточащее сердце Ивана Христофоровича еще одной бедой — трагически погиб сын Мовсес!
Мовсеса Иван Христофорович хотел бы видеть военным. И была на это возможность — Мовсес учился в Студии военных художников имени Грекова. В нее он поступил во время срочной службы в армии. Имел тогда звание старшины. Выезжал в 1943 году со студийцами на фронт для зарисовок эпизодов войны. Но в армии служить не остался и художником-баталистом не стал. Вырос в профессионального художника со своим индивидуальным стилем. Он пейзажист колоритный, эмоциональный, с особым ощущением цвета и света. Но, будучи пейзажистом, Мовсес все же написал и портрет отца, при всех наградах, со спокойным, мудрым лицом человека, много свершившего, на груди которого только орденов Ленина — семь и две Золотые Звезды Героя. Но дело даже не в наградах — отцу уже за восемьдесят, а лицо его, взор, осанка говорят о том, что он — маршал, готовый, если надо, руководить и сражениями за Родину.
К сожалению, этот портрет, созданный в 1980 году, был последней крупной картиной Мовсеса. Я попросил Карину рассказать, как произошла эта беда.
— Мовсес был художник, и жена его, Наташа, тоже художница. У них была своя квартира, у Мовсеса еще и мастерская. Оба они были невероятные собачники и кошатники. Причем не разводили каких-нибудь породистых, а подбирали побитых, покалеченных, кем-то выброшенных и бездомных. Им даже подбрасывали животных, зная, что они не оставят без помощи.
Соседи их уважали. Жили они хорошо. Но однажды Наташа заждалась Мовсеса к обеду. Звонила в мастерскую — не отвечает. Тогда она пошла за ним сама. Дверь в мастерскую оказалась открытой, а на полу лежал убитый Мовсес. Кто совершил это злодеяние, не раскрыто по сей день. Да и не было настойчивого расследования. Дедушка, конечно, мог бы добиться при его авторитете более внимательного поиска преступника, но он в те дни лежал тяжело больным. Ему не решились сообщить о гибели сына. Это добило бы его.
Все же сказали и об этой утрате, но после похорон.
Надо ли говорить о страданиях отца, потерявшего сына?
О его переживаниях я бы мог рассказать «со знанием дела», за месяц до написания этих строк, в конце 2005 года, умер мой сын Василий. Остановилось сердце. Было ему 47 лет, офицер запаса, главный редактор одной из небольших московских газет.
Но, как бы ни было тяжело, жизнь продолжалась, и, как полагается солдату, потерявшему друга на поле боя, Иван Христофорович старался «оставаться в строю». Да и я, грешный, глушил горе напряженной работой над этой книгой.
А Иван Христофорович в те дни напрягал остатки сил, создавая очерки о своих соратниках по войне. В эти трудные дни он часто вспоминал родные края, хотелось побывать, полюбоваться, получить прилив сил от благодатной кавказской природы, от земляков, которые любили и привечали его при таких встречах.
Об этих встречах помнили и писали, они приносили радость, прибавляли силы. Вот несколько слов из воспоминаний профессора, доктора исторических наук Рачья Симоняна:
«Каждый приезд Ованеса Баграмяна в родную Армению превращался для трудящихся республики в настоящий праздник.
И это не случайно. Ованес Баграмян стал легендарным для нас. Он собой олицетворял военный гений армянского народа. В его собирательном образе мы видели героев национально-освободительного движения нашего народа, воинов Сардарапатской битвы и героев Гражданской и Отечественной войн.
Каждый раз, когда этот прославленный сын нашего народа приезжал в Армению, мы с чувством высокой ответственности докладывали ему о достигнутом.
Мы твердо знали, что успехи нашего народа вызывали бесконечную гордость в его душе.
Пока будет жив наш народ, вечно будет бессмертное имя Ованеса Баграмяна».
С историком перекликаются слова поэтессы Сильвы Капутикян:
«Баграмян неотделимо
И когда пришла победа, когда маршал Баграмян стал нередким гостем родной Армении, когда он, исполинского сложения, в парадной маршальской форме, еще больше подчеркивающей его мужество, стал часто появляться на наших трибунах, на наших праздниках в торжествах — целый край, целый народ, веками терзаемый, восставший против насилия и непокоренный, полюбил его, приласкал, сроднился с ним, заполнил им свою тоску по героям, ставшим легендой, историей, и по праву гордился им.
Таким был для вас маршал Баграмян, один из выдающихся полководцев Советской страны, честный гражданин, человек добрый — силой своей, строгостью, сердечный, помогающий всем, каждому протягивающий руку помощи.
Баграмян очень гордился успехами и достижениями Советской Армении. Об этом он всегда говорил во время своих бесчисленных встреч с трудящимися республики — Ширакской долины, Лорийского края, Севанского бассейна. Он восхищался неповторимыми красотами прекрасного курорта Дилижана и воспетого поэтами Арагаца, замысловатыми очертаниями Зангезурских скал и виноградными плантациями Араратской долины. Народ всюду встречал маршала хлебом и солью, музыкой и танцами.
Эти встречи превращались в настоящий праздник…»
Баграмян для молодежи был символом для подражания, образцом, «делать жизнь с кого». Об этом пишет известный армянский писатель Вардгес Петросян:
«Маршала Баграмяна я впервые увидел в 1947 году. Он был для пас человеком-легендой. И случилось так, что эту легенду я должен был увидеть вблизи. Иван Христофорович (тогда он был еще генералом армии) приехал в Ереван, на предвыборную встречу с избирателями.
Я тогда учился в 8-м классе, писал стихи, рисовал. Кто-то заметил мое стихотворение о легендарном полководце (оно было напечатано в газете “Пионер канч”) и решил, что прославленного генерала от имени детей Армении должен приветствовать я.
Вся наша школа ликовала, все завидовали мне, даже учителя. Было трудное послевоенное время, и, чтобы я выглядел более или менее “элегантно”, школьные товарищи принесли все самое лучшее, что имели: обувь, сорочку, костюм. Так меня одели-обули всем классом. Только пионерский галстук был свой, собственный.
Встреча должна была состояться в зале филармонии, и задолго до ее начала здание было окружено народом — все хотели видеть Баграмяна…
Помню, дрожащим голосом наизусть я читал мое стихотворение, потом подошел к Баграмяну и подарил портрет, который нарисовал тоже я. И только тут я вблизи увидел человека-легенду. Он плакал. Легенда плакала. Иван Христофорович поцеловал меня, и вдруг я оказался за столом президиума между ним и первым секретарем ЦК КП Армении Г.А. Арутюняном.
Прошло более 40 лет с того дня, но я и сейчас волнуюсь: я сидел рядом с Баграмяном, он разговаривал со мной, легко гладил по голове, улыбался. Кстати, через месяц после этой встречи меня вызвали в горсовет и сообщили, что нам предоставляют новую квартиру. Оказывается, об этом из Риги просил Баграмян. Ия вспомнил, что, когда Иван Христофорович расспрашивал меня, какая у нас семья, где, как я живу, я ответил, что нас семь человек, живем в полуподвале, в одной сырой комнате… “Значит, он не забыл, помнил”, — промелькнуло в голове. Я стоял тогда перед председателем горсовета, а на глазах — слезы…
Потом Ивана Христофоровича я видел много раз, но подойти к нему смелости не хватало. И вот в 1963 году, когда я работал редактором газеты “Пионер канч”, мне сказали, что маршал приехал в Армению, должен поехать в Цахкадзор к пионерам, и что я должен быть в числе сопровождающих.
Это был изумительный, незабываемый день…
И только за обедом я осмелился подойти к маршалу и рассказать о моей первой встрече с ним, о той квартире, которая в вашей семье именовалась “квартира Баграмяна”. Маршал вспомнил, обнял и прижал меня к груди.
Он был сильным человеком. Я еще раз убедился, что истинная доброта — удел сильных.
После этой новой встречи я посылал ему все свои книги и однажды получил бесценный дар — его мемуары с автографом.
Он пришел из легенды и ушел в легенду. Но для меня он остался навсегда близким человеком, добрым дядей из моего трудного детства. И я всегда горжусь, что вырос и стал человеком в “квартире Баграмяна"».
Я не могу завершить повествование похоронами. Это будет неправильно. Похороны — это ритуал прощания с дорогам, заслуженным человеком. Но этому печальному расставанию предшествовала большая, прекрасная, счастливая жизнь. Не в смерти, а в жизни смысл и итог бытия человека!
И вот этот большой, величественный итог заслуг, совершенных для Отечества и близких людей, должен вызывать в нас утешительную благодарность.
Великие заслуги маршала Баграмяна как полководца отмечены в некрологе от имени народа руководством страны. Напомню читателям: моя задача была познакомить вас с деятельностью Баграмяна в послевоенные годы и особенно в то десятилетие, когда он возглавлял Тыл Вооруженных сил СССР. Как я выполнил это обещание, судить вам. Но объективные итоги проделанной работы маршалом Баграмяном видны независимо ни от моего, ни от вашего желания или нежелания. Плоды его трудов очевидны, как состоявшиеся дела и как продолжающиеся и сегодня его начинания.