Маршал Конев
Шрифт:
Эти слова командующего фронтом были встречены горячими аплодисментами. Долго потом обсуждали снайперы неожиданную, очень полезную и приятную встречу с маршалом. Ветеран роты Анатолий Поляков сочинил даже стихи на эту тему, а снайперы устроили своего рода торжественный обед. Настроение у всех было приподнятое, боевое. Особенно у медсестры Майи Малинкиной, к которой Конев сам подошёл, пожал руку, а потом говорил хорошие, добрые слова, хвалил её, а она краснела.
...Много фронтовых путей-дорог прошла снайперская рота, действуя, как и разведчики, в передовом отряде стрелковой дивизии. Метким огнём снайперы уничтожали внезапно появляющиеся цели — гитлеровских фаустпатронщиков, гранатомётчиков, снайперов, а также пулемётные и артиллерийские расчёты, засевшие в каменных зданиях, откуда их трудно было выкурить. Вместе с ротой шла и санитарка Майя Малинкина: она лишь накануне наступления вернулась из санбата, где служила
— На войне, ребята, надо воевать. Вот покончим с войной, тогда... Тогда посмотрим. Тогда разберёмся, кто в кого влюблён и насколько серьёзно.
На этом сердечные страдания снайперов заканчивались. Продолжалась ратная служба: все стремились быстрее покончить с войной, чтобы свободно выбирать себе невест, объясняться в любви и в конечном счёте жениться на любимых, заводить семьи, растить детей.
Таковы были мечты. Но продолжавшаяся война диктовала свои законы. Она не считалась не только с мечтами людей, но и с их жизнями. Каждый день и каждый бой приносил новые страдания и жертвы. Дошла очередь и до гвардии старшины, кавалера орденов Ленина, Красного Знамени и Славы 3-й степени Анатолия Полякова, к тому времени в совершенстве овладевшего снайперским мастерством и имевшего на своём боевом счету около двухсот истреблённых гитлеровцев. В одном из ожесточённых боев под ним разорвался тяжёлый вражеский снаряд. Взрывной волной Поляков был поднят в воздух и отброшен далеко в сторону от своей огневой позиции. Его спасла «земляная подушка», лёжа на которой он проделал этот совершенно невообразимый трюк. Однако без тяжёлого увечья не обошлось.
Почти две недели старшина находился в госпитале. Последствия ранения и тяжёлой контузии отступали медленно. День и ночь мучительно-тревожно звенело в голове и сильно ныл позвоночник, особенно ночами. Медленно приходили в чувство и ноги: передвигаться по палате он мог с величайшим трудом и только с помощью костылей. «Всё постепенно придёт в норму, — успокаивали Анатолия врачи. — Вот ведь и слух постепенно нормализуется, зарастают перепонки в ушах...»
Всё это так. И всему этому Анатолий радовался, но его удручало отсутствие речи. Почему она пропала? Ведь цел и невредим язык, да и горло почти не беспокоит. Почему не восстанавливается речь? Над этим ломали головы, и врачи. Больной слышит почти всё, что ему говорят, и кивком головы отвечает «да» или «нет». А как хотелось ему поговорить с врачами, поторопить их с лечением. Чаще всего он объяснялся с персоналом записками: правая рука, к счастью, быстрее левой восстановила свои двигательные функции. Это очень облегчало его положение. Но вот беда: немого на фронт не пустят. А речь, как назло, не возвращалась. Чего только не предпринимали врачи — но всё безуспешно. Такое положение сильно беспокоило Анатолия: неужели всю жизнь, как немой, он должен объясняться с помощью рук да карандаша с бумагой? Это же ужасно. А как же быть в пути, в дороге, не говоря уже о беседе с любимой девушкой. Как вообще жить, работать, учиться: он ведь мечтает сразу после войны сдать экзамены и поступить в институт на юридический факультет. Стать профессиональным следователем. А эта неопределённость с восстановлением речи сильно угнетала старшину, и он порою часами лежал на госпитальной койке и уныло смотрел в потолок, перебирая в памяти события войны, наиболее жаркие схватки, различные — смешные и грустные — эпизоды из жизни своей роты, любимых товарищей, их хитрые приёмы по выслеживанию и выманиванию врага. Вспоминал и анализировал наиболее удачные выходы на охоту со своим учителем — Василием Ивановичем Голосовым. Как он ему благодарен за науку...
Но время, о, это время! Как оно мучительно медленно отсчитывает минуты, часы, дни...
И вот однажды, когда Анатолий уныло глядел в окно госпитальной
— Толя! Берлин! Победа!
Эти долгожданные слова были произнесены так быстро, слитно и торжественно, а главное — до боли сердечной знакомым голосом, что он не успел даже повернуть голову в сторону двери, как милое существо припало к его щеке горячими губами...
— Май-ка!! — вдруг радостно, почти членораздельно произнёс Анатолий.
— До-ро-гая! — ещё чётче и увереннее повторил он.
Да, это была она, его милая сестричка Майя, которую он давно любит и о которой мечтал все эти дни.
...Впервые Анатолий увидел Майю ещё на Дону в конце сорок второго. Увидел далеко не в радужных обстоятельствах, а совсем наоборот — в слезах и печали. Увидел склонённую над телом своего друга, сражённого врагом снайпера Бориса Козлова. «Значит, Майя сильно и искренне любила его, а он и не догадывался, — подумал тогда Анатолий. — Вот был бы счастлив, если бы не злая пуля врага...» Не знали о её любви к Борису и другие снайперы: все считали, что у Майи нет любимчиков, что все для неё равны. Оказывается, девичье сердце умеет надёжно хранить сокровенные тайны...
С той горестной поры Майя ещё больше замкнулась. Казалось, реже улыбалась, всегда была сосредоточена, задумчива. В боях вела себя ещё отважнее, часто прямо под огнём перевязывала раненых. Нередко вытаскивала их из самого пекла, тут же оказывала первую помощь и, как правило, сама доставляла в медпункт. За короткое время она как-то заметно повзрослела, посерьёзнела и стала ещё привлекательнее. Это замечали все, и особенно Анатолий. Но шла война, и снайперы усердно занимались своим делом — увеличивали счёт истреблённых гитлеровцев, всячески приближали радостный день победы.
...Когда Майя вышла из палаты, Анатолий тут же поднялся, взял костыли и почувствовал небывалую устойчивость в ногах. Он подходил чуть ли не к каждому встречному и пытался выговориться, утолить истомившуюся молчанием душу. С особым удовольствием говорили с ним медицинские работники, искренне радуясь за пациента.
Вскоре Поляков узнал, что Майя зачислена в штат медсестёр госпиталя и они теперь какое-то время будут видеться каждый день. «Вот здорово! — восклицал про себя Анатолий. — Бывает же такое счастье! Вот бы и не расставаться теперь никогда — большей радости в жизни мне и ненужно...»
Старшине стало известно, что Майя была вызвана сюда по распоряжению самого маршала Конева, к которому начальник госпиталя обращался со специальным рапортом. В нём перечислялись фронтовые подвиги Полякова, говорилось о количестве истреблённых гитлеровцев и особенностях ранения. Говорилось и о том, что гвардии старшина Поляков Анатолий Яковлевич в результате тяжёлой контузии лишился речи: «Специалисты-логопеды испробовали все методы лечения, но безрезультатно. Осталось одно: попытаться внезапно ошеломить больного каким-то необычайно радостным известием. И сделать это может только медсестра Майя Васильевна Малинкина, которую он, как нам, врачам, известно, давно и Сильно любит. Сейчас она проходит службу в той же снайперской роте, где воевал Поляков и где, товарищ командующий, Вы бывали. С целью проведения редкого медицинского эксперимента прошу откомандировать её в наш госпиталь...»
А о том, что Анатолий Поляков любит медсестру роты, узнали в госпитале из его же письма, которое он написал Майе, но по рассеянности оставил незапечатанным на тумбочке. На конверте были обозначены все необходимые для связи с ней данные.
Тогда лечащий врач и решил побывать в снайперской рота, побеседовать с санитаркой Малинкиной. Та выдала себя сразу и стала горячо и заинтересованно расспрашивать о состоянии здоровья Полякова — любимца снайперов. Она призналась, что очень уважает и даже... любит этого человека. Сам же Анатолий, как ей кажется, о её чувстве не знает, хотя, наверное, догадывается. Майя никогда не признавалась ему в любви, а, наоборот, делала вид, что он интересует её не более, чем все остальные. В этом ещё раз проявился характер Малинкиной: пока идёт война — не давать волю сердцу. Но именно такое поведение красивой и юной сестрички, как ласково все звали её в роте, вызывало у Анатолия горячее желание понравиться, завоевать её доверие.
Узнав, что взрывом снаряда Поляков был тяжело ранен и без сознания отправлен в медсанбат, Майя немедленно, разумеется с разрешения командира, на попутной машине отправилась вдогонку. Но не успела: после обработки раны Полякова тут же переправили дальше — в армейский госпиталь. Майя вернулась расстроенная, заплаканная. Ребята заметили это, но никто не осудил её, а, наоборот, к девушке прониклись ещё большим уважением и вниманием. Перестали даже подшучивать-подтрунивать, как это случалось раньше. Они сами искренне уважали старшину за весёлый, отзывчивый характер, мужественное поведение.