Маршал Рокоссовский

Корольченко Анатолий Филиппович

Он рванул кольцо, когда ему показалось, что дальше падать нельзя. Едва парашют распустился, как пули защелкали по упругому полотнищу купола.

Тогда он вспомнил про автомат и, перенеся его из-за плеча на грудь, запустил длинную очередь по одной из вспышек.

— Получай, гад!

Иван Гурома — второй номер пулеметного расчета. У наводчика Николая Сотникова пулемет «дегтярь», а у него снаряженные патронами диски. И патронов он взял россыпью про запас, за счет продуктов. «С харчем как-нибудь обойдусь, было бы чем отстреливаться», — решил тогда десантник.

Оба

прыгали одновременно, в две двери, чтобы на земле быстрей встретиться. И под куполом до самой земли следили друг за другом.

Когда Гурома приземлился и прибежал к Сотникову, тот уже лежал за пулеметом.

— Давай магазин, сейчас мы их причешем.

— По ком бить-то? — Иван не мог понять, куда стрелять.

Пальба шла отовсюду: и с восточной стороны, где стояли два прожектора — луч одного упал на аэродромное поле, а второй рыскал в небе, а еще один провожал удаляющийся двухмоторный самолет; и с противоположной стороны, где басовито выбивали дробь крупнокалиберные пулеметы; и от стоянки истребителей, находившейся в южной части аэродрома.

ЛИ-2 удалился, и теперь немцы сосредоточили огонь на десантниках. Со всех сторон неслись частые трассы очередей. Гул моторов, пальба скорострельных зенитных пушек — «эрликонов», дробь пулеметов и автоматов, взрывы и треск от полыхавшего огнем за самолетной стоянкой склада горючего — все слилось в единый хаос.

Отработанным ударом ладони Сотников замкнул на пулемете диск, дослал в ствол патрон.

— Бей по «мессерам»! — предложил Гурома. Лежа, они развернули оружие в сторону стоянки. В свете пожарищ и прожектора на фюзеляжах самолетов отчетливо виднелся в светлом кругу крест. Кресты казались мишенями, и Сотников вгонял в них пулеметные очереди. Бил по дальним самолетам, чтобы не мешать орудовавшим вблизи десантникам. Один из самолетов вспыхнул.

— Горит! — закричал Гурома. — Бей по второму!

У самолетов, тем временем, уже во всю орудовали сержант Чмыга и Вовк. Хватив топориком по плоскости, сержант пробил ее.

— Закладывай бомбу!

Вовк уложил на прорубленное место термитную бомбочку, дернул за кольцо. Бомба вспыхнула голубым огнем, зашипела. Разгораясь, огонь плавил металл, проникая вглубь, к баку с бензином.

Подбежал Капустин.

— У меня тоже бомба!

— Закладывай в следующий «мессер»! — Чмыга уже бежал к стоявшему в капонире самолету.

Муравьев и круглый, подвижный, как ртуть, молдованин Яков Фрумин были неподалеку от аэродромного строения, когда ударила очередь. Оба разом упали. Муравьев достал гранату и метнул в стрелявшего. Прогремел взрыв, очередь оборвалась.

И тут они услышали тяжелый гул бомбардировщика, того самого, на котором находилась вторая группа.

Он летел, освещенный лучами прожектора. Все, что до сих пор стреляло по десантникам, теперь перенеслось к самолету. К нему тянулись десятки огненных струй и каждая, казалось, его пронизывала…

Еще на подходе к цели капитан Гаврилов увидел три огромных пожара. Языки пламени высоко взвивались в черноту ночи и полыхали, высвечивая далеко вокруг строения города.

Он знал, что горели железнодорожная станция и мебельная фабрика, подожженные с вечера скоростными бомбардировщиками. Об этом ему сообщили перед вылетом. Проложенный штурманом Косолаповым курс как раз пролегал между двумя пожарами и шел прямо на третий, на аэродром, где вспыхнул склад с горючим.

Два с половиной часа полета от Бабушер — пригорода Сухуми — до Майкопа были позади. Оставались последние минуты, самые ответственные и трудные, после которых самолет развернется и ляжет на обратный курс.

Стрелка альтиметра показывала две тысячи метров. Пора, решил Гаврилов и выключил моторы.

Натужно грохотавшие весь путь четыре двигателя притихли, работая на малых оборотах, и самолет перешел в планирование. Он медленно снижался, и летчик не спускал глаз с прибора высоты в расчете выйти к аэродрому на предельно низкой для десантирования высоте — в четыреста метров.

Правее Гаврилова сидел второй летчик лейтенант Сухих. В отражающем от приборов свете капитан видел его профиль: по-мальчишески вздернутый нос, мягкий округлый подбородок, на месте глаз — темные провалы.

Стрелки на циферблате часов показывали 23.30. Самолет Малиновского уже у аэродрома. Гаврилов видел его. Закончив выброску парашютистов, он удалялся в лучах прожекторов.

Старший лейтенант Косолапов — штурман корабля — напряженно смотрел в наведенный на аэродром прицел.

— На подходе! — доложил он командиру.

— Приготовиться! — подал тот знак в ответ. — Дать команду в салон!

Штурман поспешно поднялся, направился к двери.

— А парашют где? — крикнул командир вдогонку. — Где парашют? Одевай немедленно! Но штурман уже вышел.

— Бесшумно подойти не удастся, — отметил летчик и включил двигатели на полную силу. Стрелка альтиметра показывала высоту полкилометра. Один из лучей прожектора метнулся к самолету: стало до слепоты светло. И второй луч тоже осветил машину.

Началось! Гаврилов закрыл глаза, прожекторы ослепили его.

Впереди возникли разрывы. Они густо вспыхивали, образуя заслон на пути самолета. И позади, догоняя самолет, тоже рвались снаряды орудий.

Удар… Самолет содрогнулся. Потом еще один… И еще… Капитан понял, что снаряды угодили-таки в самолет, куда-то в хвост. Но самолет оставался управляемым. Он продолжал лететь, и теперь уже аэродром совсем рядом. Только бы успеть долететь до цели и сбросить десантников!

Это уж дело штурмана Сергея Косолапова и летевшего в самолете капитана Десятникова. Его же задача — вести самолет.

Сашу Десятникова Гаврилов знал давно. Являясь заместителем командира роты, Десятников отвечал за парашютно-десантную подготовку.

Теперь Десятников должен сбросить с самолета парней и возвратиться с экипажем назад, в Бабушеры.

Пересиливая грохот двигателей, из центрального отсека загремели пулеметы. Это били из спаренных крупнокалиберных шкасов башенные стрелки, недавно зачисленные в экипаж сержанты. Они целили в прожекторы, посылая в них одну очередь за другой.