Маршрут - 21
Шрифт:
На часах три ночи. За окном лишь медленно спускающиеся к земле крупные хлопья снега. Их освещала лампочка с кухни, окрашивая в жёлтый цвет. Николай потихоньку встал со стула.
— Научи Тоню с пистолетом обращаться, обязательно научи. Главное уметь постоять за себя, но, чтобы она никого не убила. Слышишь? Я лично тебе этого не прощу.
Снова? Опять? Вновь обещания? В очередной раз следить, мучаться? Сколько можно? Как же меня это достало… А Тоня сможет одна без меня? Нет. Не ныть, главное не ныть. Раз уж взялась за дело, то, видимо,
— Она же маленькая совсем… Я постараюсь, обещаю.
— У вас помимо винтовки что-то есть?
Оля вытащила ржавый кусок метала и положила на стол.
— Нет, так не годится. Вот, держи.
— Я не могу так, он же наградной, наверное.
— К чёрту регалии! Это инструмент, что может стать хорошим другом. Мне он был таковым, служа верой и правдой. Да и если его увидит Миша, то я буду очень вам благодарен, — Николай протянул пистолет рукоятью вперёд.
Оля неуверенно приняла подарок.
— Пойдём-ка спать, утро вечера мудренее, как говорится, — Николай улыбнулся.
— Угу.
Тоня сладко спала, чуть отвернувшись к стенке и освободив место на кровати. Оля почти сразу заснула. И снова встречают нелепица и мысль, что нелепица эта гораздо важнее любого сна. И порой эта мысль побеждала сон. А порой она брала верх и уже не ты смотрел сон, а он смотрел на тебя. И это был странный, диковатый и страшный сон. Нелепый сон.
Зима подходит уж к концу,
И скоро будет нам весна!
Но вновь ударила пурга,
А ты одна, и только снег,
И только мёрзлые поля.
Такие же, как и всегда –
Бескрайние, да без стыда.
А небо льётся за края —
Встряв в битву, обнажает кровь.
Всё алое и пуля в бровь!
Рассечена башка на части,
И мозг синюшный — жизни нет,
И разболелась голова.
Бросает в бредни, как всегда.
Бросает вправо, влево, вниз.
А держит словно бранный лист.
Он злой, тяжёлый и большой.
Он душит, правит головой.
А ты на крике: «Уходи!» -
Припомнишь славные деньки.
Знамёна красные, объятия,
Гвардейский марш — воспоминания.
Улыбки, шум, тепло и утро –
Повсюду праздник, жизнь попутно!
Но вдруг молчанье, холод в жилах.
И только шёпот в голове:
— «Не ври себе, не ври в страданиях»
И переходят в прозу все.
Лоб у Оли покрылся испариной, а сама она изъелозилась в кровати, чем чуть было не разбудила Тоню. Испуг быстро перерос в злобу.
Несправедливо!
У тебя есть счастье, но ты того не видишь.
Я же смогу её защитить? Я права? Смогу? Я не знаю! Не знаю я! Мне никто и не ответит!
Никто и не обязан отвечать. Будь ты собой, давно бы уже знала ответ.
Отдышка, слабый солнечный свет. Тоня всё ещё спала. Действительно, такая хорошая кровать. Оля постаралась откинуть тревогу и вышла. На кухне пусто, и в ванне пусто, и в коридоре пусто. И Кишки нигде нет. Оля посидела чуть на кухне, вскипятила воду. Видно, вчерашний вечер
За дверью послышалось шуршание когтями. Там сидел Кишка, что в своём репертуаре протяжно мяукнул и повернулся в сторону Николая.
Что случилось?
На раскладном диване лежал Николай. Неуютная комната, точно не для сна, хотя и ничем не выделялась. Кишка запрыгнул на диван, лёг Николаю на грудь.
— Дедушка! Деда Никита, просыпайтесь, день уже!
Он не отвечал.
Она взяла его кисть машинально, дотронувшись до вен — пульса нет.
Она, не понимая ничего, опустила голову и стала прислушиваться — дыхания нет.
И стоило ей вглядеться, как ясно стало, что лицо его совсем побледнело — жизни нет.
Больше ничего нет. Ни человека, ни личности, ни памяти, ни эмоций, ни чувств, ни обиды, ни счастья. Ничего нет.
Ноги обмякли, Оля еле удержалась, чтобы не упасть. Не страх, не паника, но шок. Такой простой и понятный. Вот ты общаешься с человеком, а вот его больше нет. Всё. Но может это даже проще? До тебя для тебя было ничего и после тоже ничего не будет. И волноваться за человека уже не надо, уже не за кого. Но как об этом сказать Тоне? Да надо ли вообще? Может его отнести куда-то? Да куда ж его унесёшь, он же весит, как Оля, даже больше. Ещё и обещания даёшь человеку, а он уже лежит вот так перед тобой, бездыханный. И просил он без расчёта на свою смерть… хочется верить. Кто же знал. «Что же делать?» — один вопрос заполнил черепушку, перегружая и надрывая нервы.
Не сразу заметила Оля, но с лица Николая так и не слезла эта тяжёлая улыбка. Она теперь выглядела, как неумелая насмешка. Будто над самой смертью. Над собственным эгоизмом, над своими переживаниями.
Нужно хотя бы похоронить его. Но как? Да почему всё так сложно, почему так глупо? Я не этого хотела! Не этого, совсем не этого!
Оля села на пол, но даже не плакала.
Может, оставить это всё как есть?
Кишка спрыгнул с дивана, потёрся головой о коленку. Мурлычет. Спокойно. Он будто понимал намного больше.
Конечно, куда мне, я же не защитник слабых, ты всё понимаешь.
Оля погладила его по спине. Кишка вытянулся, чуть елозя своей кармой из стороны в сторону.
— Мяу! — он уселся и утвердительно мяукнул.
— Ты же совсем один останешься, бедный. Хочешь с нами? — она легонько ткнула пальцем в его мокрый нос.
— Мяу, — боднул он Олю в ответ и пошёл в комнату к Тоне.
На полке внизу стояли какие-то цветные коробочки из плотной бумаги. Оля схватила пару и открыла. В таких, но другого цвета, хранились патроны для винтовки, а в этих, что не удивительно, для ТТ.