Маршрутка
Шрифт:
Победа эта, однако, не усыпила бдительности испытанных пенсионеров, среди которых были и те, кто имел опыт жалоб еще в райкомы, парткомиссии и ОБХСС. Старики готовились к новым боям и оказались правы: вскоре по почтовым ящикам смущенная почтальонша разложила уведомления о грядущем принудительном выселении граждан по уже состоявшемуся каким-то срочным образом решению межрайонного суда. И пока общество разбирало смысл документа, заревели моторы, показалась на подступах к месту действия тяжелая строительная техника, за которой шла пехота в оранжевых жилетах, а в глубоком тылу виднелись черные машины начальства.
Что оставалось делать массам? Только взяться за руки и встать поперек движения цивилизации, готовой, как
Эх, наивность! Дети вы, господа, истинные дети. Где ж это видано, чтобы власть отступалась? Не бывает такого в беспощадной действительности, и не надейтесь. Для того мы и назначаем себе власть, чтобы она держала нас в строгости, силком творила благо, без уступок пресекая народные капризы и баловство. Иначе население такого наворотит, что само не обрадуется, вплоть до полного истребления себя. В одном суть и смысл любой власти, хоть царской, Богом данной, хоть всенародно избранной под международным наблюдением, — охранять людей от их же собственной глупости. А как только она в этом занятии слабину даст, тут ей и конец, заодно же и большой части народа, который без узды непременно начнет друг друга убивать и грабить во имя добра, справедливости и свободы. Найдутся грамотные дураки (им потом тоже отольется), дадут всему название — великая революция, или исторические реформы, или еще какаян-ибудь херня — и пойдет: нищета, голод, стрельба на улицах, в подвалах гнилая вода стоит… Так и будет, пока не выползет из безобразия новая сила, не гаркнет как следует, не перехватит болтающиеся вожжи, не станет властью, не запретит бунтовать. Тогда опомнимся, возьмемся за ум, делом займемся — глядишь, все понемногу и наладится до новых бунтов.
Вернемся, впрочем, на место описываемого действия, к действующим на нем лицам и исполнителям Господней неисповедимой воли. Прошла с народной победы неделя, наступила ранняя золотая осень, принесшая, как положено, очарованье очам… Красота! Прозрачность, воздух… И тут-то для вразумления межбрюхановских инсургентов руководство отключило им свет. Приехали дядьки на грузовике с такой выдвижной штукой, поделали чего-то на столбе — и привет. Как бы намек — не хотите жить в современном электрическом мире, вот вам ваша отсталость в полный рост. Топите свои печи, таскайте воду ведрами, ешьте тухлятину без холодильников и, главное, попрощайтесь с любимыми телевизорами, раз вы такие умные. Желаете в родной деревне оставаться, так попробуйте настоящего деревенского счастья. Жестоко, конечно, но логично.
Что ж, погрузился, как говорится, во тьму злополучный частный сектор. Притих протестный электорат, сидит по домам при свечках, вставленных в стаканы и другие подручные предметы, мается. Молодежные компьютеры остановились, телевизоры прекратили снабжение зрителей юмором и жизненными фильмами, морозилки потекли… Только радио батарейное поет задушевно арестантские песни, но от этого делается еще грустнее, потому что и песни грустные.
Юное поколение быстро рюкзаки поцепляло и в город подалось, ему, юному, все равно, оно и при свете невесть где гуляло. Женская часть подумала-подумала, задула свечи да и спать легла, накрутилась за день, хоть отдохнуть, если серию не посмотришь. А мужчинам, конечно, не спится в силу мужской более нервной организации, так что остается стоять
Ну и разговор, конечно, идет.
Потому что бараны мы, хуже скотов, говорит один джентльмен, так с нами и надо.
Следует заметить, что в любой отечественной компании всегда находится кто-нибудь, склонный к такой национальной самокритике. Иногда он этим и ограничивается, иногда же продолжает — вот, посмотрите на евреев (хачиков, немцев, китайцев, да хоть кого), они небось так с собой не позволят обращаться. Потому что друг друга тянут, стоят друг за друга, головой думают, а мы и мозги пропили, и совесть. Последнее утверждение никак не мешает оратору продолжать то же занятие, которому одновременно с беседой предаются все…
В Конституционный суд надо идти, вот что, говорит второй.
Почему именно в Конституционный, он не объясняет. Такой информированный господин обычно хранит тайну своего знания, и с ним никто не спорит, не требует аргументации, слушают уважительно и серьезно кивают головами. Впрочем, к чести российской общественности, рекомендации экспертов подобного рода она никогда не выполняет…
А если с другой стороны взять, после долгого совместного молчания говорит третий, можно и переехать, в этой-то помойке жить тоже радость небольшая. И точно как скоты.
Неожиданный оппортунизм не встречает никакого отпора. Вместо того чтобы немедленно исторгнуть осквернителя принципов и потенциального предателя из своей среды, собеседники снова надолго задумываются в тишине. Этим и поразителен великий русский характер, что любую чуждую идею мы не отвергаем с ходу, а принимаем к сочувственному рассмотрению, и даже увлекаемся ею, и даже готовы довести до воплощения в прямой ущерб себе! А что, рассуждает наш человек, раз есть такая мысль, то ведь и правота своя есть у того, кто ее думает… Давай-ка попробуем, страна у нас большая, богатая, авось ничего ей не сделается от пробы — и пробуем так, как самому Марксу не снилось… Смотри-ка, не получилось, удивляемся потом, надо же. А у других получалось, значит, климат там мягче. Ну ладно…
Так и стоят граждане, размышляя о судьбах родины.
Меж тем ночь сияет над ними, и в сиянии этом сливается природный блеск отечественных звезд с противоестественным и непобедимым заревом города, как сливаются в безумной нашей истории две стороны света, две половины мира, две иллюзии человеческих.
В такое время и в таком месте никак не могло, по нашему мнению, обойтись без чуда.
Чудо и случилось.
Под сиянием небес, во мгле ночи отделился потихоньку от компании один незаметный такой товарищ. Фигуру его рассмотреть было невозможно, лицо тем более, но впоследствии выяснилось, что он не местный, снимал комнату у одной старухи, и, чем по жизни занимался, неведомо. Сидел себе целый день в затхлом старушечьем жилье, курил, писал что-то на бумаге и складывал стопкой — в общем, временно неработающий, но, видно, с образованием. Сейчас таких много — сплошные «не» в определениях…
Он отошел от ларька, и не успел никто и удивиться толком, как в одно мгновение влез на близко стоявший тот самый столб, на котором произведено было высшими силами отключение света. Как уж ему удалось, один Бог знает — без выдвижной площадки, без кошек монтерских, даже без всякой лестницы! Ну чудо — оно и есть чудо, тут рассуждать не приходится. Взлетел ввысь и повис, прижавшись к столбу, словно магнит его там держал.
Народ… А что говорить о народе, когда раз и навсегда сказано, что безмолвствует он. Ничего против народа мы не имеем, даже любим его по-своему, но тут речь не о нем.