Марсианское зелье
Шрифт:
– Сделал, – сказал сосед. – А ты откуда знаешь?
– Как же мне не знать? Я же с тобой в паре играл. Против Васи и Каца. Его нет сегодня. Это все медицина… Надо мной опыт произвели, с моего, правда, согласия, и, может, даже очень нужный для науки, а у меня семья…
Ксения тем временем спустилась во двор. В руке она держала плетеную выбивалку для ковров. Максимка шел сзади с сачком.
– А ну-ка, – велела она, – подойди поближе.
Корнелий опустил голову, приподнял повыше узкие плечики.
– Ой! – вскрикнул Корнелий.
– Погодила бы, – сказал Ложкин. – Может, и в самом деле наука!
– Он самый! – радовался Максимка. – Так его!..
Неожиданно рука Ксении, занесенная для следующего удара, замерла на полпути. Изумление ее было столь очевидно, что двор замер. На спине мальчика находилась большая, в форме человеческого сердца, коричневая родинка.
– Что это? – спросила Ксения тихо.
Корнелий попытался в висячем положении повернуть голову таким образом, чтобы увидеть собственную спину.
– Люди добрые, – сказала Ксения, – клянусь здоровьем моих деточек, у Корнелия на этом самом месте эта самая родинка находилась.
– Я и говорю, – раздался в мертвой тишине голос Ложкина, – прежде чем бить, надо проверить.
– Ксения, присмотрись, – сказала женщина с другой стороны двора. – Человек переживает. Он ведь у тебя невезучий.
Корнелий, переживавший позор и боль, обмяк на руках Ксении, заплакал горько и безутешно. Ксения подхватила его другой рукой, прижала к груди – почувствовала родное – и быстро пошла к дому.
34
Савич истомился. Он то выходил во двор, к Грубину, который возился с автомобилем, то возвращался в дом, где было много шумных людей, все разговаривали, и никому не было дела до Савича. Он вдруг понял, что двигается по дому и двору не случайно – старается оказаться там, где Елена может уединиться с Алмазом. Ее очевидная расположенность к Битому и его откровенные ухаживания все более наполняли Савича справедливым негодованием. Он видел, что Елена, ради которой он пошел на такую жертву, в самом деле не обращает на него никакого внимания, а старается общаться с бывшим стариком. И это когда он, Савич, почти готов ради нее разрушить свою семью.
Поэтому, когда Савич в своем круговращении в очередной раз подошел к комнате, где Елена собиралась в дорогу, он застал там Алмаза, обогнавшего его на две минуты. И, остановившись за приоткрытой дверью, услышал, как Алмаз говорит:
– Хочу сообщить тебе, Елена Сергеевна, важную новость. Не помешаю?
– Нет, – ответила Елена. – Я же не спешу.
– Триста лет я прожил на свете, – сказал бывший старик, – и все триста лет
– И нашли Милицу, – добавила Елена.
И хоть Савич не видал ее, он уловил в голосе след улыбки.
– Милица – моя старая приятельница. Она не в счет. Я о тебе говорю.
– Вы меня знаете несколько часов.
– Больше. Я уже вчера вечером все понял. Помнишь, как уговаривал тебя выпить зелья. Если бы дальше отказывалась, силком бы влил.
– Вы хотите сказать, что в пожилой женщине…
– Это и хотел сказать. И второе. Я тебя в Сибирь увезу. Если хочешь, и Ванечку возьмем.
– А что я там буду делать?
– Что хочешь. Детей учить. В музей пойдешь, в клуб – мало ли работы для молодой культурной девицы?
– Это шутка? – вдруг голос Елены дрогнул.
Савич весь подобрался, как тигр перед прыжком.
– Это правда, Елена, – сказал Алмаз.
В комнате произошло какое-то движение, шорох…
И Савич влетел в комнату.
Он увидел, что Елена стоит, прижавшись к Алмазу, почти пропав в его громадных руках. И даже не вырывается.
– Прекратите! – закричал Савич. И голос его сорвался. Он закашлялся.
Елена сняла с плеч руки Алмаза, тот обернулся удивленно.
– Никита, – удивилась Елена. – Что с тобой?
– Ты изменила! – сказал Никита. – Ты изменила нашим словам и клятвам. Тебе нет прощения.
– Клятвам сорокалетней давности? От которых ты сам отказался?
– Я ради тебя пошел на все! Буквально на все! Я не позволю этому случиться. Приезжает неизвестный авантюрист и тут же толкает тебя к сожительству.
– Ну зачем ты так, аптека, – сказал Алмаз. – Я замуж зову, а не к сожительству.
– Будьте вы прокляты! – с этим криком Савич выбежал из комнаты и кинулся во двор.
Он должен был что-то немедленно сделать. Убить этого негодяя, взорвать дом, может, даже покончить с собой. Весь стыд, вся растерянность прошедших часов слились в этой вспышке гнева.
– Ты что, Никита? – спросил Грубин, разводивший в машине пары. – Какая муха тебя укусила?
– Они! – Савич наконец-то отыскал человека, который его выслушает. – Они за моей спиной вступили в сговор!
– Кто вступил?
– Елена мне изменяет с Алмазом. Он зовет ее в Сибирь! Это выше моих сил.
– А ты что, с Еленой хотел в Сибирь ехать? – не понял Грубин.
– Я ради нее пошел на все! Чтобы исправить прошлое! Ты понимаешь?
– Ничего не понимаю, – сказал Грубин. – А как же Ванда Казимировна?
– Кто?
– Жена твоя, Ванда.
– А она тут при чем? – возмутился Савич.
Взгляд его упал на открытый ящик с пистолетами. И его осенила мысль.
– Только кровью, – сказал он тихо.