Марта

Ожешко Элиза

Марта больше не бежала. У нее нехватало сил, а может быть, она решила любой ценой положить конец этой ужасной погоне. Она стояла, повернувшись к омнибусу, но смотрела в сторону гнавшихся

за ней людей. В глазах ее вспыхнула искра сознания. Казалось, она делает выбор. Что лучше — позор, насмешки, тюрьма, долгие, нескончаемые мучения или смерть… ужасная, но быстрая, молниеносная?

Однако инстинкт самосохранения, видимо, не совсем покинул ее, смерть показалась ей страшнее людей, и она метнулась в сторону от рельсов, по которым мчалась на нее избавительница — смерть.

Но вот она снова отступает к рельсам; человек с желтой бляхой на груди опередил всех ее преследователей, протянул руку и ухватил край ее платка. Марта отскочила, встала на рельсы, подняла глаза и руки к миому небу. Рот ее раскрылся, она издала невнятный крик. Бросала ли она в звездное небо горькую жалобу, слова прощения или, может быть, имя своего ребенка? Никто не расслышал. Человек с желтой бляхой, на миг растерявшийся при стремительном движении женщины

в сторону, снова подскочил к ней и схватил ее за платок. Тогда Марта быстрым, как молния, движением сбросила платок, оставив его в руках полицейского, и упала на рельсы.

— Стой! Стой! — прокатился в толпе страшный крик.

Но красный глаз продолжал нестись по воздуху вперед, а конские копыта стучали по железным рельсам.

— Стой! Стой! — непрерывно, оглушительно ревела толпа.

Кучер рванулся, привстав на козлах, туго натянул вожжи и охрипшим от испуга голосом пытался остановить лошадей.

Они остановились, но уже тогда, когда тяжелое колесо со стуком соскользнуло с груди распростертой на земле женщины.

Посреди нарядной улицы в гробовом молчании стояла толпа, побледневшие от ужаса люди, тяжело дыша, склонялись над темной фигурой, которая неподвижным пятном лежала на снегу, как на белой постели.

Колесо огромного омнибуса раздавило грудь Марты. Жизнь покинула ее. Лицо, оставшееся нетронутым, смотрело стеклянными глазами в звездное небо.