Мартин Иден. Рассказы
Шрифт:
— Из-за… — Бриссенден отхлебнул из своего стакана и добродушно улыбнулся, — из-за женщин. Они будут надоедать вам до самой смерти так же, как, несомненно, надоедали до сих пор. Напрасно вы пытались душить меня, я все равно выскажу вам то, что думаю. Это, конечно, ваша первая любовь. Но, во имя красоты, постарайтесь проявить в следующий раз больше вкуса. Скажите ради неба, что может дать вам девица из буржуазной семьи? Бросьте их. Зажгите бурную, огненную страсть в женщине, которая смеется над жизнью, не боится смерти и умеет любить. Такие женщины существуют, они полюбят вас с такой же готовностью,
— Малодушный? — запротестовал Мартин.
— Именно малодушный, лепечущий наставления прописной морали, которой его пичкали с детства, и дрожащий перед жизнью. Она-то будет любить вас, Мартин, но еще больше будет любить свою прописную мораль. Вам же нужно гордое пренебрежение к жизни, вам нужны великие свободные души, блестящие ослепительные бабочки, а не мелкая серая моль. О, вы устанете от них, от всех женщин вообще, если на свое несчастье останетесь жить. Но нет, вы жить не будете. Вы ведь не вернетесь к вашему морю, к вашим кораблям, а останетесь торчать здесь, в этой зачумленной городской дыре, пока сами не прогниете до костей. А потом сгниете сами.
— Вы можете говорить, сколько хотите, но переубедить меня вам все же не удастся, — сказал Мартин. — В конце концов, это только ваша мудрость, но моя мудрость не менее непогрешима, чем ваша.
Они расходились во взглядах на любовь, на журналы и на многое другое, но это не помешало им искренно полюбить друг друга, и со стороны Мартина чувство это вылилось в глубокую привязанность. Они виделись ежедневно, хотя Бриссенден не мог высидеть больше часа в маленькой душной комнате Мартина. Он никогда не приходил без четверти виски. Когда же им случалось вместе обедать в городе, Бриссенден неизменно пил свое виски с содовой в продолжение всего обеда. Он всегда платил за обоих, и благодаря ему Мартин вкусил прелесть изысканного стола и познакомился с шампанским и рейнвейном.
Но Бриссенден продолжал оставаться для него загадкой. Несмотря на анемичность и лицо аскета, он был откровенным чувственником; он не боялся смерти, желчно и цинично относился ко всяким проявлениям жизни и, умирая, любил жизнь в каждой ее мелочи. Он был одержим безумной жаждой жить, ощущать трепет жизни, «ворошиться в космической пыли, из которой я создан», как он однажды выразился про себя. Он принимал различные возбуждающие снадобья и делал много странного в поисках новых острых ощущений. Он рассказал Мартину, что однажды три дня не прикасался к воде, чтобы испытать невыразимое наслаждение — утолить жгучую жажду. Кто был Бриссенден и кем он был — Мартин так никогда и не узнал. Это был человек без прошлого, с неизбежной могилой в ближайшем будущем и лихорадочной жаждой жизни в настоящем.
Глава XXXIII
Мартин все больше проигрывал сражение. Как он ни экономил, но заработок, приносимый ремесленной работой, не покрывал его расходов. В скором времени его черный костюм был заложен, и он не мог принять приглашения Морзов на обед. Его объяснения нисколько не утешили Рут, а сам он был просто в отчаянии. Он обещал ей, что все-таки придет. Мартин решил отправиться в редакцию «Трансконтиненталя» в Сан-Франциско, получить там причитающиеся ему пять долларов
Утром он занял у Марии десять центов. Он охотнее попросил бы их у Бриссендена, но этот загадочный человек исчез. Мартин не видел его уже две недели и тщетно ломал себе голову, чем он мог его обидеть. За эти десять центов Мартин переправился на пароме в Сан-Франциско и, идя по Маркет-стрит, размышлял о том, что он станет делать, если не получит своих пяти долларов. Он даже не сможет вернуться в Окленд, потому что в Сан-Франциско у него не было ни одной знакомой души, у которой он мог бы занять десять центов на обратный путь.
Дверь в редакцию «Трансконтиненталя» была приоткрыта. Мартин собрался уже войти, как вдруг остановился, услыхав чей-то громкий голос:
— Дело не в этом, мистер Форд (как Мартин знал из переписки, Форд было имя редактора), а в том — намерены вы платить или нет. Мне нужны деньги. Уплатите наличными, вот что. Меня нисколько не интересует, какие виды у журнала и на что вы рассчитываете в будущем году. Я хочу, чтобы вы уплатили мне за мою работу, и заявляю вам, что рождественский номер не будет напечатан, пока я не получу денег на руки. Будьте здоровы. Когда достанете денег, приходите ко мне.
Дверь распахнулась, и мимо Мартина, бормоча проклятия, проскочил человек с сердитым лицом и сжатыми кулаками. Мартин не решился войти сейчас же и побродил с четверть часа по вестибюлю. Затем открыл дверь и вошел. Он впервые был в редакции. Все было для него ново. Визитные карточки, очевидно, не являлись необходимостью в этом учреждении, потому что мальчик-курьер просто крикнул во внутреннюю комнату, что кто-то хочет видеть мистера Форда.
Обернувшись, мальчик знаком позвал Мартина и ввел его во внутреннее помещение, в редакторское святилище. Первое, что бросилось Мартину в глаза, был хаотический беспорядок, царивший в комнате. Затем он заметил моложавого человека с бакенбардами, который сидел за письменным столом и с любопытством смотрел на него. Мартина изумило безмятежно-спокойное выражение его лица. Было очевидно, что ссора с типографом нисколько не нарушила его душевного равновесия.
— Я… я… Мартин Иден, — начал Мартин («И хочу получить свои пять долларов», — хотел он добавить, но не посмел).
Это был первый редактор, с которым он имел дело, и, принимая во внимание то, что сейчас произошло, Мартин не хотел слишком резко наседать на него.
К его изумлению, мистер Форд вскочил с возгласом «Не может быть!» и стал обеими руками с чувством пожимать руку Мартина.
— Не могу выразить, как я рад вас видеть, мистер Иден! Сколько раз я пытался представить себе, как вы выглядите!
Он слегка отстранил от себя Мартина и окинул сияющим взглядом его сильно поношенный и потрепанный костюм, который выглядел весьма жалко, несмотря на тщательно выутюженные брюки.
— Признаюсь, я думал, что вы гораздо старше. В вашем рассказе, знаете ли, чувствуется такая широта и мощь, такая зрелость и глубина мысли! Этот рассказ написан мастерски. Я почувствовал это с первых строк. Позвольте мне рассказать вам, как я в первый раз прочел ваш рассказ. Впрочем, нет, сначала я должен познакомить вас со штатом редакции.