Мартовские дни 1917 года

Мельгунов Сергей Петрович

– Человек двадцать, насколько я мог различить.

– Немного.

– Я тоже так думаю. Кроме того, они кажутся мне довольно мирными людьми. Это лансерос, провожающие носилки, запряженные лошадьми.

– Хорошо. Пусть себе едут.

Через несколько минут неподалеку послышались бубенчики лошадей и хлопанье бича майораля 7 . Оба авантюриста решительно встали с ружьем в руках посреди тропинки.

– Стой! – закричал Филипп громовым голосом.

Но этот призыв запоздал – при неожиданном появлении авантюристов

лошади и солдаты остановились как бы по взаимному уговору: до того безумная отвага этих двоих испугала проезжавших. Авантюристы обменялись насмешливой улыбкой и, небрежно взяв ружья под мышку, подошли к носилкам.

7

Майораль – здесь: старший погонщик.

– Куда направляетесь вы, проклятые испанцы? – грубо спросил Филипп у долговязого и желтолицего человека, дрожавшего всем телом, который казался начальником каравана.

– Мы путешествуем, благородный кабальеро, – отвечал тот невнятным голосом, низко кланяясь.

– Скажите пожалуйста! – заметил, ухмыльнувшись, Питриан. – И вы что же, путешествуете таким образом без всякого позволения?

Тот не ответил и со страхом осмотрелся вокруг; копья в руках солдат дрожали, так велик был их испуг.

– Ну-ка, – насмешливо продолжал Питриан, – покажите нам, кто спрятался в этих носилках, чтобы мы могли судить, какое уважение следует ему оказывать.

– Извольте, сеньор, – сказал кроткий и нежный голос, при звуках которого Филипп вдруг задрожал.

Занавеси носилок раздвинулись, и очаровательное, грациозное личико доньи Хуаны показалось в проеме. Филипп взглядом приказал Питриану молчать и, сняв шляпу, сказал, почтительно поклонившись:

– Сеньорита, извините наше нескромное любопытство и продолжайте ваш путь; клянусь, никто больше не обеспокоит вас.

– Я извиняю вас, кабальеро, – ответила она с нежной улыбкой. – Поезжайте, – обратилась она к майоралю.

– Позвольте пожелать вам благополучного пути, сеньорита, – печально добавил молодой человек.

– Надеюсь, что оно окончится благополучно, – выразительно произнесла девушка, – так же хорошо, как и началось.

Она в последний раз махнула рукой, и носилки удалились. Филипп остался стоять неподвижно, склонив голову, со шляпой в руке, до тех пор пока процессия не исчезла за поворотом тропинки, и вдруг, выпрямившись, глубоко вздохнул.

– Ты видел эту женщину, Питриан? – спросил он работника прерывающимся голосом. – Я люблю ее, это моя невеста, она унесла с собой мое сердце!

– Хорошо! – улыбнувшись, сказал Питриан. – Она должна возвратить его вам, если бы даже нам пришлось разрушить все испанские колонии, чтобы отыскать ее.

– Я дал клятву жениться на ней.

– Клятва священна для дворянина. Мы ее сдержим, я не знаю, как мы это сделаем, но мой отец, который был вовсе не дурак, говорил: «Тот всего дождется, кто умеет ждать», – и он действительно был прав.

Через десять минут авантюристы отправились по дороге в Пор-де-Пе, куда прибыли к десяти часам вечера.

Глава IV. Дядя и племянник

Филипп отпустил

своего работника и сразу же отправился в гостиницу, невольно тревожась по поводу предстоящего свидания, причины которого он не понимал, – должно быть, случилось нечто очень важное, если Пьер Легран, вместо того чтобы просто ждать его в их общей квартире, вызвал его в гостиницу в такое позднее время.

Присутствие дяди, которого он считал находящимся на острове Сент-Кристофер, где тот занимал пост губернатора, было для него проблеском света и предостережением, чтобы он вел себя осмотрительно. Действительно, д'Ожерон был человек не только деятельный, очень заботившийся о чести авантюристов, с которыми он несколько лет делил опасности и тяготы флибустьерской жизни, но, кроме того, очарованный удовольствиями этой жизни, исполненной сильных ощущений и неожиданностей, он посвятил себя телом и душой счастью своих товарищей по оружию и мечтал о лучшем обустройстве их ненадежных убежищ, о том, чтобы дать Франции богатые колонии, превратив всех этих смелых хищных птиц, этих отважных покорителей морей в мирных жителей и трудолюбивых колонистов.

Этот план, достойный во всех отношениях человека с таким возвышенным умом и таким горячим сердцем, он старался осуществить любыми способами, жертвуя для этой цели даже личным состоянием. Словом, он продолжал претворять в жизнь идеи Ришелье, которому хотелось если не совсем уничтожить огромную власть испанцев в Америке, – дело пока невозможное, – то, по крайней мере ограничить ее, так чтобы большая часть богатств Нового Света служила на пользу Франции, будучи отобрана у Испании.

Французское правительство понимало величие этой благородной и патриотичной идеи; слишком слабое для того, чтобы открыто помочь д'Ожерону военной силой, оно могло лишь тайно поощрять его действия и предоставить ему полную свободу, заранее обязавшись одобрить все, что он надумает предпринять.

Как ни ненадежна была эта слабая опора, д'Ожерон довольствовался ею и смело принялся за дело. Но задача была крайне тяжелой: флибустьеры, привыкшие к полной свободе, к самой необузданной вольности, нисколько не были расположены сгибать голову под игом, которое хотел наложить на них губернатор острова Сент-Кристофер; они не без оснований утверждали, что Франция, отвергнув их как уродливых членов своей семьи и предоставив их самим себе, когда они были слабы, не имела права теперь, когда их отвага сделала их могущественной силой, вмешиваться в их дела и предписывать им законы.

Всякий другой человек, кроме д'Ожерона, без сомнения, отступил бы перед трудной задачей обуздать этих неукротимых людей. Но этот могучий разум, который поддерживала надежда на свершение великого и благородного дела, напротив, лишь подстегивали препятствия, по большей части неожиданные, которые возникали на каждом шагу и грозили помешать осуществлению его планов. Не прошло и четырех лет с тех пор, как д'Ожерон начал гигантское дело нравственного исправления, а его опыты уже принесли плоды и в нравах авантюристов начала обнаруживаться заметная перемена; они невольно подчинялись родительскому влиянию этого человека, который посвятил себя их счастью и которого они привыкли уважать, как отца.