Марусина заимка
Шрифт:
– То-ро-опитесь?
– сказал заседатель с уничтожающим сарказмом в голосе...
– Сочинять министерские циркуляры?.. Или...
В глазах Кострова пробежало что-то быстрое и холодное, как змейка.
– Или с-строчить доносы вашему куму, исправнику?.. Нет-с, господин Замятин, на этот раз вы от меня дешево не отделаетесь. Я не посмотрю на ваших кумовей и на все ваши шашни... Сделайте одолжение... Сколько угодно! Пишите, выдумывайте, лгите... А пока...
Его лицо стало опять бледно и холодно. Он любезно повернулся ко мне и сказал:
– Извините,
– То есть... это в котором смысле?..
– угрюмо спросил Кондратий Замятин.
– А вот, в том самом смысле... куда сажают бродяг, воров и пьяниц и куда вы изволили посадить самовольно противузаконно тунгусского князца... Это вот самое строение... стоит еще на месте? Не сгорело?
Замятин издал невнятное, но, по-видимому, утвердительное ворчание...
– Так вот-с... вы получите в моей канцелярии предписание, которое приказываю исполнить точнейшим образом. Прежде всего, не медля здесь ни минуты, - слышите? ни одной секунды, - вы отправляетесь к месту своей службы. По прибытии имеете предъявить старосте бумагу, которую тоже получите из моей канцелярии для объявления на сходе... И прошу добросовестно прочесть ее содержание, - прибавил Степан Осипович металлическим голосом.
– Я проверю... И если вы... если ты, с-сукин... Ах, извините, я опять забылся, - спохватился заседатель, повернувшись ко мне.
Кондратий Замятин перестал жаться к стене и вытянул шею...
– В бумаге этой говорится, - холодно отчеканил заседатель дальше, - что писарь Шушминской волости Кондратий Замятин, из ссыльнопоселенцев, имеет отсидеть в сельской каталажке на хлебе и воде неделю... за составление бессмысленных циркуляров, выходящих за пределы его обязанностей и составляющих превышение власти... Можете идти...
Замятин, как будто все еще не вполне разобравший смысл сказанного, медленно, с медвежьей ухваткой повернулся к двери, потом остановился, мгновение постоял неподвижно и затем опять обратился вполоборота к заседателю.
– Степан Осипович, - сказал он сдавленным, глухим голосом...
– Что-с?
– Отмените...
– Я никогда не отменяю своих распоряжений...
Замятин еще постоял, опустив голову, и потом продолжал так же глухо:
– Отмените... Я говорю: какой же после этого посреди дикого народу... престиж?
– Что-о-с, - вспыхнул заседатель...
– Престиж? Престиж вам!.. Не угодно ли повернуться лицом, когда с вами говорит начальник... Что это за поза?.. Руки по швам!
– крикнул Костров, выходя из себя.
Замятин неохотно и не до конца повернулся и опустил руки. Заседатель окинул всю его фигуру горящим взглядом.
– Тебе, Кондратий Замятин, - сказал он,
Замятин издал что-то вроде глухого медвежьего ворчания, круто повернулся и исчез за занавеской. Вид у него был такой же зловеще-унылый и упрямый. Уходя, он даже непочтительно стукнул дверью... Степан Осипович проводил его враждебным и внимательным взглядом.
Когда портьера за писарем перестала колыхаться, Костров повернулся ко мне.
– Ну-с, вот вы изволили видеть сами... Так сказать, бытовая картина, которую бы можно озаглавить: положение сибирского администратора... Что скажете?
Я решительно не знал в ту минуту, что я могу сказать о положении сибирского администратора. Впрочем, Степан Осипович сам вывел меня из затруднения. Он подвинул мне коробку папирос, закурил сам и сказал тоном доверчивым, отчасти даже конфиденциальным:
– Вот вы человек просвещенный... Судите сами: на ответственности заседателя целое, так сказать, государство... Заседатель отвечает за благосостояние и спокойствие в некотором роде сибирской Швейцарии...
Он опять меланхолическим жестом указал на карту.
– А между тем заседатель связан по рукам и ногам... Власть его ограничена до смешного! Верите, я не имею возможности прогнать какого-нибудь ссыль...
Он спохватился и поправился:
– С одной стороны, какая-нибудь уголовная фигура, вот вроде сейчас вами виденной... С другой - исправник, из местных, непросвещенный, грубый, который, однако, имеет возможность на всяком шагу ставить препятствия...
Он сделал усилие и передвинул свое тяжелое кресло, так что нас разделял только угол стола.
– Послушайте, - заговорил он несколько пониженным голосом.
– Вот я и говорю: вы человек просвещенный, обладаете талантом. Скоро будете в России... Еще скорее в Иркутске... Что, если бы вы изобразили... ну вот хотя бы то, что видели... "К положению просвещенного администратора в Сибири"... Я, с своей стороны, мог бы дать некоторые пояснения... Тема для статьи - богатейшая... Если я отвечаю, дайте мне власть... Это понятно. Если мне доверяют, я должен быть независим от какого-нибудь... там... исправника старого закала, который принимает доносы, роняя, так сказать, престиж... А? Что такое? Что вам нужно?..
Сердитое восклицание относилось к писцу, который в эту минуту тихо приподнял портьеру и просунул в кабинет свою лысую голову с выразительно суровым лицом.
– Ну, что там такое?
– нетерпеливо спросил Костров.
Писарь переступил порог, тихо опустил портьеру и, бесшумно ступая в мягких валенках по ковру, подошел к столу. Здесь он остановился как бы в нерешительности, глядя то на заседателя, то на меня...
– Пришел...
– сказал он.
– Кто пришел? Да говорите вы, черт вас возьми, по-человечески!