Маруся. Попасть - не напасть
Шрифт:
Наружу пробилась Марика, которая раньше конспирировалась аки Штирлиц. Милая, добрая и откровенно бешеная.
Чтобы приехать из деревни, поселиться в общаге, получить образование и добиться своего не в самой просто профессии, поверьте, надо быть не тепличным цветочком, а вполне себе ядовитой гюрзой. Вы еще не верите?
Тогда я ползу к вам.
Орать я умела. И драться - в общаге научат. И отбиваться, и за себя постоять, и наехать на кого-то... еще в те времена меня было сложно переорать. И сейчас я использовала все старые навыки.
Хватит
– Почему ты в грязном ходишь, постирать сложно? Почему дети кое-как одеты? Почему денег нет, на что они, б... , потрачены?
Маман пыталась что-то вякнуть, но потом поняла, что это бесполезно. Даром, что все упреки справедливы.
Подхватила с порога веник и шагнула ко мне, угрожающе занося его.
– Ах ты, дрянь! Да я тебя сейчас...
Не знаю. Кажется, она хотела меня по лицу этим веником ударить.
Ага, наивная...
Бить я ее не стала, все же баба и дура. Но перехватить руку за запястье и завернуть за спину? Спокойно.
Маман согнулась вдвое.
– Пусти!!!
Я вынула из пальцев веник и откинула в сторону.
– Значит так. Я сейчас навожу порядок в этом гнидюшнике. Ты идешь за лекарем. Нормальным лекарем, ясно? Уговариваешь, умоляешь, всеми правдами и неправдами приводишь его сюда. Я оплачу, но ребенок ночь с такой ногой терпеть не будет. Ясно?
– ПУСТИ!!!
Я усилила нажим.
– Не слышу ответа?
– Айййййй!!!
– Я так долго могу простоять. А если доведешь - сломаю руку, и пойдешь ты за лекарем еще и для себя. Поняла?
Ярость схлынула, осталось опустошение. Холодное, ледяное... не то, что руку - шею бы свернула. И не пожалела, и не посочувствовала.
Довольно!
Кажется, бабища это почувствовала. Как-то подобралась и заскулила.
– Машенька, пусти...
– Еще драться будешь?
– Н-нет...
Я махнула рукой и выпустила тетку.
– Живо! За лекарем!
Та отшатнулась, потирая плечо и глядя с ненавистью.
– Ты...
– Урок повторить?
Я шагнула вперед. И видит Бог, я бы ее сейчас прибила, но мозгов хватило у Анны, что-то она на моем лице прочитала. Передернулась - и выскочила за дверь, едва не снеся Ваню с дровами.
– Ну, ты ломишь, сестренка!
Голос был явно восхищенным. Сколько он видел?
– Ты почему за лекарем не послал? Я двадцать рублей в месяц переводила, неужели на эти деньги нельзя прожить и сколько-то отложить? Ты понимаешь, что у мальчишки или растяжение или перелом, он без ноги остаться может?
– Двадцать?
– уловил только одно Иван.
– А мать говорила, десять...
– Грррррр, - ответила я.
Если эта жирная вша говорила детям про десятку, то половина оставалась ей. И на что она потрачена? Или отложена?
Если отложена, тогда хоть понятно, на черный день. Но куда ж хуже, твой сын без ноги может остаться? С этим не шутят!
Но если нет...
Ну, твою мать!
Других слов у
***
– Почему - без ноги, - пискнул Петруша с печки.
Я обернулась и погладила его по голове.
– Успокойся. Я здесь, так что все будет в порядке. Обещаю. А почему... в ноге есть косточки, мышцы, связки. Вот, если их повредить, они будут воспаляться и болеть. А если их не лечить, то они могут зажить неправильно. И ходить тебе будет трудно. Мы ведь этого не хотим?
– Н-нет...
– Поэтому матушка сейчас приведет доктора, он тебя осмотрит, и все будет хорошо. Понял?
– Да. Но это дорого...
– Дороже здоровья ничего нет, - отрезала я.
– Будем здоровы, и денег заработаем. А не будем... и тогда точно все.
– и вспомнила еще кое-что.
– Ваня, а где Аришка?
– Сам бы знать хотел. С утра сказал ей приглядеть за мелким, сам-то он едва до поганого ведра добирался...
– И ее нет?
– Нет...
– А ведь поздно уже.
– Да, что с ней будет?
С четырнадцатилетней девчонкой?
Да что угодно!
Вслух я этого не произнесла, но что-то Ваня на моем лице прочел, потому что вздохнул.
– Маш... ты ее пять лет не видела. Ты изменилась, она тоже. Уж ты поверь...
– Увижу - поверю, - отозвалась я.
– Печь топи, давай... где в этом свинюшнике посуда?
– В лохани... Петь, Аринка и посуду не отскребла с утра?
– Нет... она рано ушла, вскоре после тебя.
Ваня выразился непечатно.
Я плюнула и направилась на поиски тряпки.
***
Что я могу сказать?
Анну Батьковну... кажется, Николаевну, пора было убивать. Цинично и жестоко.
Грязным было - все. Вот так - ВСЕ.
Ведра, тряпки, посуда, стол, стены, пол, окна...
Потолок - и тот был в паутине. Справиться с этим за один день? Нереально. Только если ты - грязеуборочный комбайн с шестнадцатью манипуляторами и вечным зарядом. И то - спалишься.
Мне оставалось только скрипеть зубами и материться. Иван с каждым услышанным оборотом смотрел на меня все более уважительно. А уж когда я крысу увидела...
Не угадали.
Отродясь не визжала, и визжать не буду. В гадкую тварь я запустила, чем под руку подвернулось, каким-то старым сапогом, но большой боцманский загиб таки вспомнила.
И отправила Ваню за водой.
Четырех ведер хватило, чтобы оттереть стол и часть посуды. И я занялась готовкой.
На скорую руку покромсала курицу, отделяя мясо от костей, кое-как обжарила на сковородке, потом на той же сковородке обжарила морковь и лук, благо, режутся они быстро, а жарятся еще быстрее, сложила в большой горшок курицу, засыпала пассированными овощами, высыпала несколько стаканов пшена, залила подсоленной водой и поставила в печь, томиться. А Пете пока сунула погрызть кусок хлеба с сыром и большую морковку.