Машина памяти
Шрифт:
Очень понравилась картина: «Поедание волшебных грибов»…
Как оказалось, у многих Будд и его друзей Бодхисаттв не хватало рук. У некоторых — отсутствовали головы.
Потом я увидел это. Свастику на груди сидящего Гаутамы.
— Откуда и что значит? — спросил я у смотрительницы.
— Ой, это не мой зал, — ответила она. — Но я вам с уверенностью могу сказать: знак хороший! Вы в выходные приходите. По выходным — экскурсия. Специалист расскажет!
Я склоняюсь
5
— Не в масть, — говорит Аркадий Юрьевич, высокий и лысый главред нашего журнала. — Да и характер статьи — слишком вызывающий! Неприкрытая ирония над служащими музея, — куда это вставить? Это не формат. Был ли Будда нацистом! Тут ведь культурное мероприятие… и вообще, Шпунский делает материал о выставке!
Первое правило журналистики: редактор всегда прав!
— Не разочаровывай меня, — добавляет он.
— Постараюсь. А деньги когда можно будет…
— На следующей неделе… А пока у меня для тебя есть просто хорошая новость.
У Довлатова в «Соло на ундервуде» отличный анекдот: «Рассказ напечатали?» — «Напечатали» — «Деньги получил?» — «Получил» — «Хорошие?» — «Хорошие. Но мало».
— Я умру с голоду.
— Не дадим! — сурово говорит Аркадий Юрьевич.
— Гонорар или умереть с голоду?
— Женщины, напоите гениального автора кофе с печеньем!
Женская часть коллектива дружно кивает. Настя уходит за водой.
— Так что за новость?
— Твой материал за прошлый номер был одобрен членом местного отделения союза писателей Захаровым. Выделен в тройке лучших!
— Офигеть! А кто это… Захаров?
— А по печени?
— Били уже.
Второе правило журналистики: редактор всегда прав!
— …Короче, пиши про андерграунд! Но не больше, чем на три полосы! Времени, кстати, у тебя не так много. Что у нас?
— Пятница.
— Неплохо бы, чтобы ты предоставил свой опус к понедельнику.
— Угу.
— План ясен? Флэшку у Насти заберешь. Чего ты морщишься?
— Зуб болит.
— Вырви… и к понедельнику чтоб материал был!
Я киваю.
— Иди пей кофе.
— Он же горячий! Зуб болит…
— Подуй.
Железная логика…
Третье правило журналистики: если ты журналист, ты обязан писать, причем много! но при этом помнить первые два правила…
На душе неспокойно. Я уже верю утверждению, что в среде журналистов выживают только отъявленные графоманы…
6
Выйдя из редакции, направляюсь в парк.
Я всегда возвращаюсь
У моего пса, черного водолаза по кличке Лобо, была неизлечимая собачья болезнь, и предки умертвили его по-тихому. Отвезли к ветеринару. Тот взял деньги, набрал шприц и усыпил Лобо. Навсегда. Мы похоронили его в рощице за заводом по производству шоколадок. В этой рощице осенью дофига мухоморов.
Отмучился пес.
Я не плакал. Мне скоро двадцать, я же взрослый, умудренный жизненным опытом мужчина, который разучился плакать.
Мы с Лобо гуляли вон по той аллее. Он приносил палки, ветки и полосатые резиновые мячики. Было, что сгрыз кости неизвестного мне существа в кустах и даже, нечаянно, сожрал чьи-то какашки.
Парк, как лысая зубная щетка. Дети носятся, играют. Взрослые бегут на службу, их обеденный перерыв завершен. У некоторых женщин очень глупые шляпы, а у мужчин — длинные шарфы, глистами болтающиеся на кадыкастых шеях. Лица у взрослых несчастные. Это моя target group?
Ни собаки у меня, ни подружки.
На игровой площадке качели и горки. В шесть лет я спрыгнул с этих качелей и сломал правую руку. Когда сняли гипс, лихо прокатился с горки — и опять поломался; травма совпала один в один. Доктор был козел, ему потом впаяли срок за незаконную торговлю лекарствами. Все мои приятели стали первоклассниками, а я не стал. Вынужденное сидение дома привело к тому, что стал много читать. Вначале от безысходности таскал книги из шкафа. Позже, сознательно, записался в библиотеку. Поперло.
По аллее идет девушка в моем вкусе. Сажусь на скамейку.
Лет ей приблизительно восемнадцать-двадцать. Среднего роста. Очки в тонкой оправе. Короткое серое пальто в «рубчик», короткая юбка, сапоги-чулки. Волосы ярко-рыжие, такую прическу я видел у киберпанка Энтони Берджесса на обложке «Заводного апельсина». Она все ближе. В левом ухе серьга с непонятным иероглифом, в правом — обыкновенное серебряное колечко…
— Окрашена.
— Чего?
— Скамейка окрашена. Видел предупреждение?
— Конечно, — вру я.
— Зачем тогда сидишь?
— Это у меня что-то типа хобби. Я неравнодушен к свежеокрашенным скамейкам в парке. Как увижу — обязательно подойду и сяду. Разве ты никогда так не поступаешь?
— Нет.
— У тебя что, нет хобби?
— Я хомячков дрессирую.
— А что они умеют?
— Есть, спать и крутить колесо.
— Покажешь?!
— Покажу.
… Понятно, что я все придумал. Она даже не обратила на меня внимания. А я потерял дар речи. И скамейки в марте не красят… жаль!