Машина различий
Шрифт:
– А что это за медная накладка по тупой стороне?
– Чтобы парировать клинок противника, – объяснил Олифанту Фрейзер. – Мягкий металл, цепляет лезвие. Американские штучки.
– Клеймо изготовителя?
– Никакого, сэр, – снова заговорил Беттередж. – Судя по всему, ручная ковка.
– Покажите ему этот ствол, – сказал Фрейзер.
Беттередж вложил клинок в ножны, положил его на сундук, отвел полу своего сюртука и достал тяжелый револьвер.
– Французско-мексиканский. – Он говорил, как коммивояжер, рекламирующий необыкновенные качества своего товара. – “Баллестер-молина”. После первого выстрела курок взводится
– Армейское оружие? – удивился Олифант. Револьвер выглядел несколько грубовато.
– Дешевка, – покачал головой Фрейзер. – У американцев они в свободной продаже. Ребята из столичной полиции то и дело конфискуют такие у матросов. Слишком уж много их развелось.
– Матросов?
– Конфедераты, янки, техасцы...
– Техасцы, – повторил Олифант, посасывая незажженную сигару. – Полагаю, все мы здесь согласны, что наш покойный друг принадлежал к этой нации.
– Мы нашли ход на чердак, этот парень устроил там что-то вроде гнезда. – Беттередж заворачивал пистолет в клеенку.
– Холод, наверное, собачий.
– Он запасся одеялами, сэр.
– Банка.
– Сэр?
– Консервная банка, в которой находился его последний ужин.
– Нет, сэр. Банки нет.
– Аккуратная стерва, – заметил Олифант. – Подождала, пока яд сделает свое дело, а потом вернулась, чтобы убрать улики.
– Не беспокойтесь, врач добудет нам улики, – отозвался Фрейзер.
Олифанта затошнило – от профессиональной бесчувственности Фрейзера, от близости трупа, от всепроникающего запаха горелых бобов. Он повернулся и вышел в коридор, где один из полицейских возился с карбидной лампой.
Только в таком мерзком доме, как этот, и только на такой мерзкой улочке может произойти подобное мерзкое дело. Его захлестнула волна гадливости, лютое отвращение к этому тайному миру с полуночными поездками и хитросплетениями лжи, с легионами проклятых, безвестно забытых [126].
Олифант чиркнул Люцифером и раскурил сигару; руки у него дрожали.
– Сэр, всю ответственность... – За плечом у него возник Беттередж.
– Сегодня у моего друга с Чансери-лейн табак похуже обычного, – хмуро заметил Олифант. – При покупке сигар необходима крайняя осторожность.
– Мы перевернули квартиру вверх дном, мистер Олифант. Нет никаких свидетельств, что она вообще здесь жила.
– Правда? А чья это внизу симпатичная шифоньерка? Кто поливает кактусы? Кактусы вообще поливают? Возможно, они напоминали нашему техасскому другу о родине...
Он решительно затянулся и стал спускаться; Беттередж не отставал ни на шаг, как молодой встревоженный сеттер.
Чопорный тип из “Криминальной антропометрии” задумчиво стоял у рояля, словно пытаясь вспомнить какой-то мотив. Из орудий пытки, хранившихся в черном саквояже этого джентльмена, наименее неприятными были калиброванные матерчатые ленты для бертильоновских измерений черепа [127].
– Сэр, – снова начал Беттередж, когда антропометрист ушел наверх, – если вы считаете меня ответственным, сэр... Это значит, за то, что я ее потерял...
– Помнится, я посылал вас в “Гаррик”, на утреннее представление, чтобы вы рассказали мне о манхэттенских акробатках.
– Да, сэр...
– Так вы видели манхэттенскую труппу?
– Да, сэр.
– Но – позвольте мне угадать – вы увидели там и ee!
–Да,
– А акробатки, Беттередж? Чтобы собирать столько зрителей, они должны быть весьма примечательными.
– О господи, сэр, они дубасили друг друга кирпичинами! Женщины бегали босиком и... ну, в газовых шарфиках, сэр, никакой пристойной одежды...
– Ну и как, Беттередж? Вам это понравилось?
– Нет, сэр, честное слово, нет. Любительский спектакль в Бедламе, вот на что это было похоже. К тому же там появились линкеры, так что у меня была работа...“Палтусом” они называли главного пинкертоновского агента, филадельфийца, который носил необычайно пышные бакенбарды и представлялся Бофортом Кингсли Де-Хейвеном (чаще) либо Бомонтом Александром Стоуксом (реже). Палтусом его сделало пристрастие к этой рыбе на завтрак, отмеченное Беттереджем и другими наблюдателями.
Палтус и двое его подчиненных, обретавшиеся в Лондоне уже восемнадцать месяцев, обеспечивали Олифанта как весьма интересным занятием, так и великолепным предлогом для получения правительственных ассигнований. Организация Пинкертона, официально будучи фирмой частной, на деле служила центральным разведывательным органом вечно воюющих Соединенных Штатов. Имея агентурную сеть по всей Конфедерации, равно как и в республиках Техас и Калифорния, пинкертоны нередко получали доступ к важной стратегической информации.
По прибытии в Лондон Палтуса и его бойцов кое-кто из сотрудников Особого отдела предлагал насильственно их перевербовать, для чего существует уйма классических методов. Олифант поспешил подавить эти мысли в зародыше, доказывая, что американцы будут гораздо полезнее, если предоставить им свободу действий – под, подчеркнул он, неусыпным надзором как Особого отдела, так и его собственного Особого бюро Министерства иностранных дел. Так как Особое бюро почти не имело необходимого для таких игр персонала, Особый отдел прикомандировал к нему Беттереджа вкупе с группой неприметных, ежедневно сменявшихся лондонцев – опытных наблюдателей, каждого из которых Олифант утверждал лично. Беттередж докладывал непосредственно Олифанту, который оценивал сырой материал, а затем передавал его в Особый отдел. Олифант находил подобное положение дел вполне удовлетворительным; Особый отдел от комментариев пока воздерживался.
Мало-помалу действия пинкертонов выявили незначительные, но остававшиеся прежде незамеченными элементы нелегальной активности. Полученная в результате информация составляла довольно сумбурный набор фактов, но Олифанту это даже нравилось. Пинкертоны, как с удовольствием объяснял он Беттереджу, обеспечат их чем-то вроде геологических кернов. Так пусть они исследуют глубины, а Британия будет пожинать плоды.
Беттередж почти сразу же, и к немалой своей гордости, обнаружил, что некий мистер Фуллер, единственный и сильно перегруженный служащий техасской дипломатической миссии, состоит на жаловании у Пинкертона. В дополнение к этому Палтус проявил безудержное любопытство к делам генерала Сэма Хьюстона, причем зашел столь далеко, что лично участвовал во взломе загородного особняка изгнанного техасского президента. На протяжении нескольких месяцев пинкертоны следили за Майклом Рэдли, пресс-агентом Хьюстона, убийство которого в “Гранд-Отеле” послужило непосредственным толчком к сегодняшним изысканиям Олифанта.