Машина времени

Уэллс Герберт

В следующий вторник я опять отправился в Ричмонд – я был, мне кажется, одним из самых постоянных посетителей Путешественника, – но, приехав поздно, я уже застал там несколько человек, сидящих в гостиной. Врач стоял у камина, держа в одной руке лист бумаги, а в другой часы. Я осмотрелся кругом, но хозяина нигде не было видно.

– Половина восьмого, – сказал врач. – Мне кажется, мы могли бы пообедать?

– А где?.. – спросил я, называя хозяина.

– Вы только что явились? Да, это что-то странное. Должно быть, его задержало что-нибудь. В этой записке он просит меня распорядиться

обедом, если он не вернется к семи часам. Говорит, что все объяснит нам, когда вернется.

– Жаль будет, если испортится обед, – сказал Издатель одной распространенной газеты.

Врач позвонил.

Из тех, кто присутствовал на прежнем обеде, кроме меня и Врача был только один Психолог. Из новых были: Бленк, вышеупомянутый Издатель, один журналист и еще какой-то тихий, застенчивый человек с бородой, которого я не знал и который, насколько я мог судить, не проронил ни слова весь вечер.

За столом толковали о том, куда мог деваться хозяин, и я, шутя, заметил, что он, может быть, отправился в свое путешествие во времени. Издатель попросил объяснить ему, что это значит, и Психолог принялся довольно тяжеловесно рассказывать ему об «остроумном парадоксе и фокусе», свидетелем которого мы были на прошлой неделе. Он как раз дошел до середины рассказа, когда дверь в коридор тихо и бесшумно отворилась. Я сидел против двери и первый увидел хозяина.

– А! – вскричал я. – Наконец-то!..

Дверь раскрылась настежь, и перед нами предстал хозяин.

Я невольно вскрикнул от удивления.

– Господи! Что с вами случилось, дружище? – воскликнул также Врач, и все сидящие за столом повернулись к двери.

Вид его действительно был очень странный. Его сюртук был весь в пыли и грязи, рукава покрыты какими-то зелеными пятнами, волосы всклокочены и, как мне показалось, стали серее обыкновенного, оттого ли, что они были покрыты грязью и пылью, или же оттого, что они в самом деле выцвели. Он был мертвенно-бледен, и на подбородке у него виднелся полузаживший порез. Лицо его имело блуждающее, страдальческое выражение, на минуту он остановился на пороге, как будто ослепленный светом. Затем он вошел в комнату, прихрамывая, подобно тому как хромают бродяги, стершие себе ноги во время своих странствований.

Мы смотрели на него и ждали, чтобы он заговорил.

Но он не сказал ни слова, а с трудом добрался до стола и потянулся к бутылке. Издатель наполнил стакан шампанским и пододвинул к нему. Он залпом выпил его, и, казалось, это принесло ему пользу, так как он осмотрел стол и тень прежней улыбки промелькнула у него на лице.

– Ради бога, мой милый, объясните, что с вами случилось? – спросил Врач.

Путешественник как будто не слыхал его вопроса.

– Не обращайте на меня внимания, – сказал он, слегка запинаясь. – Я сейчас оправлюсь…

Он протянул стакан, чтобы его наполнили вином, и опять выпил залпом.

– Теперь хорошо, – сказал он.

Его глаза заблестели, и на щеках появился прежний румянец. Он взглянул на нас с каким-то неопределенным одобрением и затем прошелся по теплой и уютной комнате.

– Я пойду умоюсь и оденусь… потом вернусь и объясню вам, – заговорил

он, снова запинаясь и как будто подыскивал слова. – Оставьте мне кусок баранины. Я смертельно хочу поесть мяса…

Увидев Издателя, который был редким гостем у него, он справился об его здоровье. Издатель задал ему какой-то вопрос.

– Сейчас скажу вам, – отвечал он. – Но у меня забавный вид. Дайте мне переодеться…

Он поставил стакан и пошел к двери, ведущей на лестницу. Я снова обратил внимание на его хромоту и на мягкий шлепающий звук его шагов. Привстав с места, я взглянул на его ноги. На них ничего не было, кроме порванных и окровавленных носков.

Дверь закрылась за Путешественником. Я хотел было пойти за ним, но тотчас же вспомнил, что он терпеть не может, чтобы о нем хлопотали, и потому остался. Но несколько мгновений я не мог собрать своих мыслей.

– Странное поведение знаменитого ученого! – услышал я голос Издателя, который по привычке излагал свою мысль в виде заголовка газетной статьи. Эго заставило меня снова обратить внимание на ярко освещенный обеденный стол.

– В чем дело? – спросил Журналист. – Уж не разыграл ли он бродягу-любителя? Я не понимаю!..

Я встретился взглядом с Психологом, и на его лице прочел отражение собственных мыслей. Я подумал о путешествии во времени и о Путешественнике, который, хромая, с трудом взбирался по лестнице. Но я не думаю, чтобы еще кто-нибудь заметил его хромоту.

Первым пришел в себя от удивления Врач. Он позвонил – хозяин наш терпеть не мог, чтобы слуги оставались в комнате во время обеда, – и велел подавать следующее кушанье. Издатель, что-то ворча себе под нос, принялся работать ножом и вилкой, и Молчаливый гость тоже последовал его примеру. Обед возобновился. Разговор, в промежутках между паузами, ограничивался одними восклицаниями удивления.

Любопытство Издателя было в высшей степени возбуждено.

– Не пополняет ли наш общий друг свои скромные доходы сбором подаяния? Или уж не подвержен ли он тому, что случилось с Навуходоносором? – спро-сил он.

– Я убежден, что это имеет отношение к Машине времени, – сказал я и стал продолжать прерванный рассказ Психолога о нашем предыдущем собрании здесь. Издатель начал возражать.

– Что это за путешествие во времени? – воскликнул он. – Неужели человек может покрыться пылью оттого, что будет вертеться в своем парадоксе?..

Эта идея показалась ему настолько забавной, что он уже представил ее в карикатурном виде.

– Нет у них, что ли, щеток для чистки платья в этом будущем времени? – спрашивал он.

Журналист тоже не хотел ни за что верить и присоединился к Издателю в легком деле изображения всего в смешном виде. Оба представляли новый тип журналистов, веселых и непочтительных молодых людей.

– Наш специальный корреспондент завтрашнего дня сообщает… – начал было Журналист, выкрикивая эти слова в ту минуту, когда вернулся хозяин и своим приходом прервал его разглагольствования.

Путешественник был одет в обыкновенный вечерний костюм и, кроме блуждающего взгляда, на лице его уже не осталось следов того истощения, которое так поразило меня.