Машина зрения
Шрифт:
За распадом композиции следует распад взгляда. Жорж Сера и дивизионисты воспроизводят эффект «точечности», свойственный первым дагеротипам, и подвергают аналогичной схематизации колорит. Чтобы воссоздать изображение, на него приходится смотреть с определенного расстояния, и зритель сам фокусируется точно так же, как он фокусировал бы оптический аппарат: в итоге зерна сливаются в своеобразное свечение, а в их вибрации проступают фигуры и формы.
Последние, впрочем, тоже без промедления распадаются, и в скором времени остается один визуальный шифр, сопоставимый с азбукой Морзе: таковы «возбудитель сетчатки» у Дюшана и мондриановский «оп-арт».
Следуя все той же неумолимой логике, художники влюбляются в рекламу: я имею в виду возникновение футуризма и, в частности, рекламную архитектуру Деперо, затем,
«Вот истинное определение сюрреализма: рекламная кампания, ведущаяся с достаточной ловкостью и конформизмом, чтобы добиться такого же успеха, как и прочие кампании, от которых он отличается лишь несколькими сугубо формальными деталями. „Сюрреалистическая женщина“ была столь же глупым изобретением, как и электрогриль, пришедший ей на смену […]. По этой причине я далек от сюрреализма. Для меня одним из значений этого слова является „пропаганда“ (отвратительное слово) — пропаганда со всеми мерзостями, необходимыми для ее успеха». [30]
30
Жорж Рок цитирует эти слова в своем эссе о Магритте и рекламе: Roque G. Ceci n'est pas un Magritte. Paris: Flammarion, 1983.
Однако синкретизм и нигилизм, носителями которых являются техники псевдообщества коммуникации, присутствуют в виде тревожных симптомов и у самого Магритта. Ведь слова для него — это «приказы, которые заставляют нас мыслить в некотором предустановленном порядке […], созерцание же — банальное и безынтересное занятие. Даже „совершенная картина“ произвела бы интенсивный эффект лишь на кратчайшее мгновение». В силу промышленного размножения оптических устройств человеческое зрение художника стало всего-навсего одним из множества способов получения образов, и художники новейшего времени предпримут атаку на «самую сущность искусства», довершая тем самым свое самоубийство.
В 1968 г. Даниэль Бюран поясняет Жоржу Будаю: «Любопытно обратить внимание на то, что искусство во все времена было не проблемой фона, но проблемой форм […]. Нам остается единственное решение, которое состоит в создании — если только это слово еще подлежит употреблению — вещи, никак не связанной со своим автором, ни в чем не представляющей его, то есть бесцельно самовыражающейся. В этом случае художественная коммуникация прерывается, перестает существовать…» [31]
31
См.: L'art n'est plus justifiable ou les points sur les i: Entretien avec Daniel Buren. Propos recueillis par Georges Boudaille // Les lettres françaises. Mars 1968.
Задолго до этого Дюшан писал: «Я вовсе не прекратил заниматься живописью. Картина, прежде чем попасть на холст, обязательно существует в уме, и, написав ее, всегда что-то теряешь. Я предпочитаю смотреть на свои картины без всей этой грязи».
Художник привносит свое тело, — говорил Валери, и Мерло-Понти вторит ему: «Неясно, каким образом мог бы писать картины Дух». [32] Если искусство подводит к загадке тела, то загадка техники подводит к загадке искусства. Ведь в самом деле, поскольку образ создается светом, постольку оптические устройства обходятся без тела художника.
32
Merleau-Ponty M. L'œil et l'esprit. Paris: Gallimard, 1964.
С XIX века нам все уши прожужжали речами о смерти Бога, о смерти человека,
Меньше чем образ
Около 1820 г., назвав первые фотографии своего окружения «точками зрения», их изобретатель Нисефор Ньепс был близок к строгому определению Литтре: «Точка зрения — это группа предметов в некотором отдалении, на которые зрение направляется и на которых оно останавливается». [33]
Между тем, разглядывая эти первые произведения «светописи», находишь в них не столько предметы, с трудом различимые и лишенные цвета, сколько некое свечение, поверхность прохождения световой интенсивности: гелиографическая пластинка стремится не столько показать сгруппированные тела, сколько «впечатлиться», уловить сигналы, передаваемые чередованием света и тени, дней и ночей, хорошей и плохой погоды, той «слабой осенней освещенности», которая так сковывает работу Ньепса. Позднее — и до тех самых пор, когда будет найден способ фиксации фотоснимка на бумаге, — будут говорить об отсвечивании металлической пластинки дагеротипа.
33
См. переписку Нисефора и Клода Ньепсов.
5 декабря 1829 г. Ньепс пишет в своей справке о гелиографии, адресованной Дагеру:
«фундаментальный принцип открытия.
Свет, пребывая в состоянии одновременной композиции и распада, химически воздействует на тела. Он всасывается, комбинируется с ними и сообщает им новые свойства. Так, он увеличивает естественную плотность некоторых тел и даже придает им твердость, делает их более или менее плотными в зависимости от времени и силы своего действия. Таков в двух словах принцип моего открытия».
В дальнейшем Дагер, склонный к внешним эффектам пройдоха, до конца жизни грезивший о цветной и моментальной фотографии, вместе с многими другими будет искать отчетливого и легко применимого «отображения» гелиографической механики. Принцип изобретения Ньепса, эта светочувствительность к миру, который, по его словам, «весь без остатка погружен в световые лучи», постепенно соберет вокруг себя множество интерпретаций — художественную, промышленную, политическую, военную и технологическую, фетишистскую и т. д. Будут проводиться научные изыскания, основанные на фотографической фиксации самых обыкновенных примет окружающей жизни.
В 1863 г. Легро говорит о «солнце фотографии». Мейер и Пирсон пишут: «Никакие слова не способны передать то почти головокружительное возбуждение, которое охватило парижскую публику […]. Каждый день с восходом солнца, находя себе все новые и новые орудия, все, от ученых до буржуа, становятся вдохновенными экспериментаторами». [34]
С зарождением этого, казалось бы, запоздалого солярного культа предметы и твердые тела перестали быть главными субъектами репрезентативных систем и уступили место энергии, функции, характеристики и свойства которой стали непрерывно открываться и эксплуатироваться… Физики XIX века стремительно шли вперед в своих работах по электричеству и электромагнетизму, пользуясь в качестве вспомогательных уловок теми же метафорами, что и Ньепс.
34
См.: Mayer et Pierson. La photographie. Histoire de sa découverte. Paris, 1862.