Маска чародея
Шрифт:
Перекинув полы мантии через левую руку, я велел трупам следовать за мной.
На улице я надел маску змеи и сел в паланкин, который еще вчера носили живые люди. Теперь же моими носильщиками стали двое мертвецов, а третий – массивный светлокожий гигант с соломенными волосами, своим нелепым видом напоминавший первобытного варвара, следовал за нами, взвалив на плечо громадный сверток, приготовленный педантичным Такпетором в соответствии с моими инструкциями и оставленный именно там, где я распорядился.
Все трое моих новоявленных спутников шли, с трудом переставляя ноги,
Вот таким образом тем утром мы покинули город через потайные ворота для вылазок. Охранявшие их солдаты поспешили отвернуться, сотворив знаки, защищающие от нечистой силы. Кто-то закричал от страха.
Мы направлялись в восточную, равнинную часть города, лежавшую вдали от берега Реки. Позади в свете нового дня уже ярко блестели крыши, но впереди, в ночном мраке на самой равнине вражеские костры мерцали подобно множеству зловещих звезд.
До стана заргати мы добрались примерно за четверть часа. Ничто не нарушало безмолвия ночи – ни единого звука, ни единого движения. Небо светлело.
Рядом просвистела стрела. Часовой прокричал сигнал тревоги на языке, напоминающем лай шакала.
И снова я сотворил знак Воориш и отдал приказано не на формальном языке мертвых, так как души тех троих уже давно отправились к Сюрат-Кемаду, а на тайном языке злых духов, поселившихся в их медленно разлагавшихся телах.
Вторая стрела проткнула навес моего паланкина, и теперь ее острие качалось прямо у меня перед лицом. Враг выстроился передо мной в линию, сомкнув строй, сдвинув щиты и выставив перед собой копья. Воздух наполнился криками – все новые и новые заргати бежали посмотреть, из-за чего поднялся переполох.
Я не обращал на них ни малейшего внимания. Мои носильщики поставили паланкин на землю. Я выбрался из него, выдохнув изо рта своей маски змеи белый огонь, и принялся расхаживать взад-вперед – мантия волочилась за мной по земле – в то время как трое моих спутников возводили шатер, который нес на плече светловолосый гигант.
Враги прекратили огонь. Они наблюдали. Я неподвижно стоял на месте, внимательно разглядывая их, а белое пламя вырывалось у меня из-под маски. Под мантией я зарыл пальцы ног в песчаную почву, чтобы придать себе устойчивость. Лицо под маской стало мокрым от пота.
Как только шатер был готов и мне больше не нужна была помощь моих слуг, я отправил их за пределы действительности, да таким образом, который может себе представить только чародей: я выбрал три основных направления – обратил их лицом к будущему, к прошлому и к смерти, находящейся вне времени.
Я дохнул на их лица, заставив их плоть медленно гореть – волосы воспламенились моментально, пламя зашипело, вырвавшись у них из глаз, и постепенно распространялось вниз, пожирая их. Черный дым поднимался вверх тремя извивающимися змеями.
Из стана врага больше никто не осмелился бросить мне вызов.
В шатре я распаковал свою сумку. Я сел на коврик, на котором были вышиты магические символы и слова силы, и окружил себя кругом из самых обычных свечей. Поставив медную чашу на землю, я наполнил ее водой
И еще одна мера предосторожности, не упомянутая ни в одной книге по магии. Я закатал правый рукав и, обмотав предплечье кожаным фартуком Луны, завязал его потуже.
Ну а теперь – за работу. Я слегка надрезал себе запястье серебряным ножом, и выдавил несколько капель крови в воду. Сложив руки, я погрузил их в миску, развел их, и вода загорелась колдовским огнем.
Через маску змеи я сдул пламя из центра чаши – точно так же, как вы можете сдуть мыльную пену из таза, – и очистившийся круг водной поверхности превратился в магическое зеркало. И снова мой взор прошелся по всему вражескому лагерю, словно я стал птицей, перелетавшей от одного скопления шатров к другому. И вновь я подглядел за царем, Абу-Ита-Жадом, и его высшей знатью. Наконец во тьме засветились два глаза. Сверкнули белые зубы, острые и влажные.
– А, Секенр…
– Я буду звать тебя Собачьей Мордой. Да будешь ты связан этим именем.
Чародей заргати не засмеялся. Зубы исчезли из поля зрения, как только он закрыл рот. Я представил, как он скалится и пускает слюни. Теперь у меня было имя для него, а у него – для меня. Счет сравнялся. Мы были в равных условиях.
– Иди сюда и умри, Секенр. Но все-таки, пожалуй, вначале я изнасилую тебя, и, пока ты будешь доставлять мне удовольствие, ты будешь жить. А потом ты вознесешься высоко-высоко и обозришь весь мир с высоты остро заточенного кола. Именно эта участь тебе уготована, Секенр.
Я сжал серебряный нож в правой руке. Той же рукой, которая была защищена кожаным фартуком, спрятанным под широким рукавом, я дотянулся до воды и погрузил ее туда по плечо, хотя глубина миски была всего несколько пальцев.
Неожиданно выбросив руку вверх, я поразил своего соперника, ударив под скулу. Я резко дернулся, стараясь засунуть лезвие поглубже, но он живо вывернулся и, оправдав свое прозвище, завыл, как пес, от боли и неожиданного унижения. Я чувствовал запах его крови, заструившейся в миску.
Но до того как я успел убрать руку, он схватил меня за запястье. Его зубы впились мне в предплечье и прокусили рукав, но увязли в кожаном фартуке. Я потянул руку к себе. Он оказался гораздо сильнее меня. Теперь он держал мою руку двумя своими и выворачивал. Меня пронзила резкая боль – сломалось запястье. Я потерял нож. Он резко рванулся, сомкнув зубы у меня на предплечье еще выше, а потом вцепился мне в плечо, и не успел я опомниться, как свалился в смешанную с кровью воду в то время, как тысячи собачьих морд скалились вокруг меня. Последовали превращения: я становился луной, которую заслонило потухшее мертвое солнце; я был удавом, обвившимся вокруг льва и ломавшим ему ребра, но лев обратился в дым. Дождь прибил дым. Гора встала у дождя на пути. Я стал рекой, подрывающей гору. Он – скользкой грязью и камнепадом, засыпавшим и иссушавшим реку. Огонь и вода. Отцовский серебряный меч, натыкающийся на камень. Я цаплей взмыл в небо, а он, снова принявший человеческий облик, вытянул руку на много-много миль, поймал цаплю за ноги и потащил к земле.