Маска Красной смерти. Мистерия в духе Эдгара По
Шрифт:
— Вреда не будет, — согласился Карсон. — Но пользы тоже особой не жду. Джонсона так просто не возьмешь. Поймать его сложно. Но я поймаю.
— И что тогда? — спросил Даннеган.
Карсон ничего не ответил. По выражению лица скаута, однако, нетрудно было понять, что ожидает убийцу его жены.
Даннеган помолчал и задал следующий вопрос:
— Могу я ознакомиться с вашим оружием?
Карсон, большие пальцы которого покоились за поясом по обе стороны от пряжки, мгновение помедлил, потом его правая рука скользнула к кобуре. Ловким
— Слышал я о таких, — в тоне светской беседы изрек Даннеган и признался: — Но вижу впервые.
— Кольт-Паттерсон, — сообщил Карсон, с сожалением глядя на свое оружие.
— Пять выстрелов без перезарядки! — причмокнул полицейский. — Вот это да!
— Да, иногда очень помогает, — скромно признался Карсон.
Капитан встал и сделал то, чего не ожидал никто из присутствующих, кроме, пожалуй, самого Карсона. Таунсенд даже негромко ахнул. Полицейский сунул револьвер себе за пояс.
— Извините, мистер Карсон, вынужден оставить это у себя. Не могу допустить, чтобы вы разгуливали по городу и стреляли в подозреваемых на улицах. Здесь не Запад. Я благодарен вам за помощь в музее, но далее поведу дело сам.
Хотя мне это и претило, но несимпатичного полицейского капитана вполне можно было понять. Приходилось признать обоснованность его позиции. Какими бы безупречными и высокоморальными мотивами ни руководствовался Карсон, он оставался одиночкой, частным лицом, действующим вне рамок закона. Более того, высокопоставленный полицейский офицер и не должен был поступить иначе. Разумеется, Даннегану хотелось продемонстрировать, кто здесь главный.
Под взглядом скаута, однако, полицейский почувствовал себя неуютно и даже сглотнул. В комнате повисла напряженная тишина.
Напряжение разрядил вождь Медвежий Волк. Он внезапно нарушил молчание и заговорил, обращаясь к Карсону на своем гортанном языке. Карсон ответил ему на языке кроу, после чего вождь заключил беседу одной фразой, сопроводив ее кратким выразительным жестом: выставил перед собой правую руку ладонью вниз и резко развернул ладонь, как бы обозначив опрокидывание чего-то… или кого-то.
— Вы о чем? — подозрительно спросил Даннеган.
— Вождь спросил меня, и я ему ответил, что вы теперь беретесь за Джонсона-Печенку самостоятельно.
— Ну и что он?
Карсон ответил, чуть помедлив и с каким-то намеком на улыбку.
— Он сказал, что вы… храбрый парень.
Даннеган удовлетворенно хмыкнул. Он не видел жеста старого индейского вождя. Я же с первого слова Медвежьего Волка не отрывал от него взгляда. Не зная, как я уже упоминал, языка кроу, я имел кое-какое представление о знаковой системе общения тех несчастных, кои лишены дара речи и слуха. Однажды я рецензировал том справочника Галлуаде Томаса Хопкинса. И мне бросилось в глаза разительное сходство жеста индейского вождя с движением глухонемых, означающим глагол «пропасть, погибнуть, исчезнуть».
Полагаю, Карсон не
Глава одиннадцатая
Домой я вернулся около двух часов ночи. Мое дорогое семейство уже успокоилось в ночном забытьи. Войдя в свою спальню, я ощутил чувство благодарности к заботливой Путанице, оставившей на ночном столике горящую лампу, приготовившую постель и взбившую подушки. Под лампой лежала написанная ее детским почерком записка, оповещавшая, что они отправились отдыхать, надеясь, что со мной ничего не случилось и что я просто задержался у мистера Уайэта.
Хотя усталое мое тело стремилось поскорей забиться под одеяло и забыться сном, испить непентес забвения, я все же нашел в себе силы написать краткий ответ, сообщив в нем, что вечер мой оказался насыщенным событиями невероятными и весьма неприятными. Горя желанием скорее поделиться новостями с нею и с Сестричкой, я все же попросил дать мне возможность восстановить растраченные запасы жизненной энергии и к завтраку не будить. Записку я сложил вдвое и положил перед дверью, чтобы тетушка увидела ее утром.
Слагая с себя одеяния, я столкнулся с двумя неожиданными сюрпризами. Первым открытием оказался двуствольный пистолет, изъятый у пьяного громилы, коего я оставил валяться без сознания на полу в музее Барнума. Несмотря на изрядный вес и громоздкость оружия, я умудрился совершенно о нем забыть, пистолет так и остался торчать у меня за поясом. Что ж, не так это и удивительно, если учесть все, что мне пришлось пережить.
Удалив оружие из-за пояса, я положил его на бюро и решил, что завтра подумаю, что с ним делать.
Второе открытие оказалось совершенно противоположного свойства. Вместо того чтобы обнаружить нечто неожиданное, я вдруг понял, что лишился одной из принадлежавших мне вещей, а именно — бумажника. Тщательно обыскав еще раз всю одежду, я окончательно убедился в его отсутствии и предположил, что он выпал из кармана в течение изобиловавшего событиями вечера. Возможно, тогда, когда я перелезал через забор или когда влезал в окно особняка Уайэта… да и других возможностей не счесть. Не стоило, впрочем, отрывать от сна время на размышления о том, где я мог лишиться бумажника. Этим его не вернешь.
Предположение, что меня потрясла или хоть как-то расстроила потеря бумажника, окажется неверным. Я ощущал лишь неодолимую тягу ко сну. Все остальные чувства и ощущения размылись и отступили на задний план. Да и переживать не из-за чего, в бумажнике не содержалось ничего ценного. Все содержимое его составляла визитная карточка Уайэта, несколько моих собственных визиток с именем и адресом да вырезка из лондонской «Таймс», высланная мне английским почитателем. Газета сообщала, что королева Виктория выразила восхищение моим стихотворением «Ворон».