Маска Ктулху

Дерлет Август Уильям

Он не отвел взгляда, но глаза его сощурились.

— Думаю, когда взойдет полная луна. Если мои расчеты верны, Арктур тоже должен быть над горизонтом прежде, чем Ллойгор сможет прилететь на своем космическом ветре — сам стихия ветра, Он и примчится, как ветер. Но я уже буду ждать Его. — Старик еще раз пожал плечами, словно отмахиваясь от какой-то пустяковины, а не от смертельной угрозы для самой своей жизни — угрозы, на которую намекали его слова. — Что ж, так тому и быть, Элдон. Поступай, как знаешь.

Он вышел из комнаты, а брат обернулся ко мне:

— Неужели мы не можем помочь ему сражаться с этой тварью, Дэйв? Ведь должен быть какой-то способ…

— Если он есть, твой отец наверняка его знает.

Долгую минуту

он колебался, прежде чем высказать то, что, очевидно, давно уже не давало ему покоя.

— Ты обратил внимание, как он выглядит? Как он изменился? — Он содрогнулся. — Как лягушка, Дэйв.

Я кивнул:

— Да, есть какая-то взаимосвязь между его наружностью и теми существами, к которым он примкнул. Что-то подобное было в Инсмуте — до того, как Риф Дьявола разбомбили, в городе жило немало людей, внешностью подозрительно напоминавших подводных обитателей этого Рифа. Ты и сам должен это помнить, Элдон.

Он ничего не говорил, пока я снова не обратился к нему, сказав, что он должен постоянно держать со мной связь по телефону.

— Может оказаться слишком поздно, Дэйв.

— Нет. Я приеду сразу же. При первых же тревожных признаках звони мне.

Он согласился и отправился в свою спальню — навстречу бессонной, однако спокойной ночи.

Апрельская луна достигала своей наибольшей полноты где-то в полночь двадцать седьмого числа. Уже задолго до этого срока я был готов к телефонному звонку Элдона — несколько раз весь день и вечер подавлял в себе порыв ехать в Сэндвин-хаус, не дожидаясь звонка. Элдон позвонил в девять. По странному совпадению, я только что разглядел на небосклоне Арктур, поднявшийся на востоке над крышами Аркхема, — он ярко горел янтарным огнем, несмотря на сияние луны. Что-то случилось — я определил это по голосу Элдона: он дрожал, слова были отрывисты. Он сказал лишь то, что должен, чтобы я приехал без задержки:

— Ради бога, Дэйв, приезжай.

И больше ни слова. Да большего и не требовалось. Через несколько минут я уже мчался в машине по берегу к Сэндвин-хаусу. Стояла тихая безветренная ночь. В темноте кричали козодои и зуйки, время от времени над самой дорогой в свете фар проносилась сова и взмывала в небо. Воздух полнился густыми ароматами весеннего роста, свежевспаханной земли и ранней зелени, запахами болот и открытой воды — все это было так не похоже на тот кошмар, что цепко опутал мой разум.

Как и прежде, Элдон встретил меня во дворе. Не успел я выйти из машины, он оказался рядом со мной — очень встревоженный, с дрожащими руками.

— Эмброуз только что ушел, — сообщил он. — Перед тем, как поднялся ветер. Из-за козодоев.

Только он сказал это, как я их почувствовал: вокруг кричало великое множество этих птиц, и я вспомнил поверье местных жителей: когда близится смерть, козодои, эти прислужники зла, зовут душу умирающего. Их крик был постоянным, непрерывным, он неуклонно и ровно поднимался с лугов к западу от Сэндвин-хауса, но слышался и с других сторон, обволакивая нас. Это сводило с ума — птицы, казалось, были где-то близко; плач козодоя, печальный и одинокий издалека, усиленный во множество раз и слышимый вблизи, становится резким и пронзительным, и долго переносить его очень трудно. Я мрачно улыбнулся по поводу бегства Эмброуза и тут же припомнил: Элдон сказал, что старый слуга ушел до того, как поднялся ветер. Однако ночь вокруг была безветренной.

— Какой еще ветер? — отрывисто спросил я.

— Входи.

Он повернулся и быстро повел меня в дом.

Переступив в ту ночь порог Сэндвин-хауса, я попал в иной мир — очень далекий от того, который только что покинул. Лишь войдя, я услышал высокий громкий свист сильнейших ветров. Сам дом, казалось, содрогался под напором гигантских сил извне — хотя, только что побывав снаружи, я знал: воздух там спокоен, никакого ветра нет и в помине. Значит, ветры дули в самом доме, с верхних

этажей, из комнат старика — неким аномальным образом они составляли единое целое с тем невероятным злом, в союз с которым некогда вступил дядя Аза. Помимо этого беспрестанного свиста и шипения ветра, с огромного расстояния доносился приводящий в содрогание, уже знакомый мне вой. Он приближался с востока, и одновременно с ним — поступь гигантских шагов, сопровождаемая неизменным чавканьем и хлюпаньем, что исходили, казалось, откуда-то снизу и в то же время — из-за пределов самого дома и даже той Земли, что мы знали. Эти звуки как будто возникали в нашем подсознании, порождаемые зловещими тварями, с которыми Сэндвины заключили свою отвратительную сделку.

— Где твой отец? — спросил я.

— У себя. Не хочет выходить. Дверь заперта, и я не могу войти к нему.

Я поднялся по лестнице к дядиной двери, намереваясь открыть ее силой. Элдон, протестуя, шел за мной и уверял меня, что все бесполезно — он уже пытался и у него не получилось. Почти у самой двери я замер на полушаге, будто бы столкнувшись с непреодолимым барьером — чем-то невещественным, стеной холода, просто зябким воздухом, сквозь который я не мог пройти, как ни старался.

— Вот видишь! — вскричал Элдон.

Я снова и снова пытался дотянуться до двери сквозь эту стену воздуха, но не мог. Наконец в отчаянии я стал звать дядю. Но никто не ответил мне — если не считать ответом рев великих ветров где-то за этой дверью, ибо хоть шум и был громок в нижнем вестибюле, здесь, у дядиной двери, он просто оглушал, и казалось, что в любой момент стены разлетятся вдребезги под натиском ужасных сил, отпущенных на волю. Все это время топот и вой нарастали в своей силе: они приближалиськ дому от моря. Притом казалось, они уже где-то рядом — предвестие того нечестивого зла, коим был объят Сэндвин-хаус. И вдруг в наше сознание вторгся иной звук — откуда-то с высот, над нами. Он был настолько невероятен, что мы с Элдоном переглянулись, словно оба ослышались. До нас донеслись музыка и пение многих голосов — они поднимались и опускались и слышались то ясно, то смутно. Но в тот же миг мы оба вспомнили, где уже слышали эту музыку: то были зловещие и прекрасные звуки наших с Элдоном снов в Сэндвин-хаусе. Ибо музыка была прекрасна и воздушна лишь на поверхности, а внутри полнилась адскими обертонами. Так сирены могли петь Улиссу, так прекрасна могла быть музыка в Гроте Венеры — прекрасна, однако извращена злом, выраженным ужасно и явно.

Я обернулся к Элдону, стоявшему рядом с широко раскрытыми глазами. Он дрожал.

— Там открыты окна?

— У отца — нет. Он занимался ими последние несколько дней. — Он склонил набок голову и вдруг схватил меня за руку. — Слушай!

Завывание росло и ширилось теперь уже за самой дверью, и его сопровождало омерзительное болботание, в котором можно было разобрать отдельные слова, некие жуткие сочетания звуков, так хорошо знакомые мне по запретным книгам Мискатоникского университета. То были речи существ, связанных нечестивым союзом с Сэндвинами, то был злобный выговор этих адских тварей, давно уже проклятых и изгнанных во внешние пространства, в отдаленные места Земли и Вселенной Старшими Богами с далекой Бетельгейзе.

Я слушал, и во мне рос ужас, питаемый моим бессилием; теперь уже меня щипал инстинктивный страх за собственное существование. Невнятная и грубая речь за дверью набирала силу и лишь изредка нарушалась резким звуком, который издавал кто-то отличный от них. Теперь, однако, голоса их звучали отчетливо, они поднимались и опадали вместе с музыкой, все еще звучавшей вдали, словно группа прислужников пела хвалы своему повелителю. То был адский хор, единый в торжествующем вое:

— Йа! Йа! Ллойгор! Угф! Шуб-Ниггурат!.. Ллойгор фхтагн! Ктулху фхтагн! Итакуа! Итакуа!.. Йа! Йа! Ллойгор нафлфхтагн! Ллойгор кф’айяк вулгтмм, вугтлаглн вулгтмм. Айи! Айи! Айи!