Маска смерти (сборник)
Шрифт:
– Думаю, он кого-то шантажировал. Де Грип и Эрик Ягер переглянулись.
– У нас тоже была такая мысль, – доверительно сказал Де Грип, желая укрепить возникшую между ними связь. – А он сам ничего тебе не сболтнул?
– Нет, ни словечка. Да, честно говоря, я особо и не любопытничал. Чтобы заниматься шантажом, надо иметь крепкие нервы. Эта канитель не по мне. Раз-два, и готово – вот как я люблю.
– Знаем, – обронил Де Грип.
Волфскоп укоризненно на него посмотрел, но смолчал.
Наступила тишина – каждый, казалось, ждал,
Волфскоп взял новую сигарету, и Де Грип не стал ему препятствовать. Ягер мысленно молил бога, чтобы де Грип не раскрывал рта. Одно неуместное замечание – и арестованный опять замкнется и придется начинать все сначала.
Волфскоп напряженно думал, над его маленькими хитрыми глазками пролегли глубокие морщины.
Наконец, видимо придя к какому-то выводу, он чуть выпрямился.
– Задним числом у меня все-таки возникают кой-какие соображения. Но поймите меня правильно. Это только догадки, я могу и ошибаться.
Он снова замолчал. Почти беззвучно бежала магнитофонная пленка.
– Нельзя ли обойтись без этой дряни? – раздраженно сказал Волфскоп.
Эрик Ягер сделал знак полицейскому, и тот нажал кнопку. В наступившей тишине Волфскоп напряженно размышлял. Слушатели, не шевелясь, ждали, что он скажет. В комнате было сине от дыма.
Наконец он выпрямился и посмотрел на Де Грипа.
– Как-то вечером он долго торчал у меня. Но ко мне пришла подружка, и мы, конечно, хотели, чтобы он убрался. В тот день я купил у крестьянина несколько головок сыра и спросил его, не отвезет ли он сыр моей матери – она живет в Нордене за Ниувкоопом. Он охотно согласился.
– Он был на мотоцикле?
– Да, но не на новом. Тогда у него еще не было нового. Старый же был настоящая рухлядь. То и дело ломался. Мы с приятельницей надеялись, что больше не увидим его в этот вечер, но часов в двенадцать ночи, точнее даже, в половине первого он опять был тут как тут. Рассказал, что, когда уехал от моей матери, застрял на дороге и никак не мог сдвинуть машину с места. На попутке добрался до Ниувкоопа, а дальше шел пешком. И как назло, попал под дождь. Вымок насквозь. Ну, мы угостили его кофе, дали сухую одежду. И, к нашему удовольствию, он наконец выкатился. А через какую-нибудь неделю у него появляется новый мотоцикл и он приглашает нас на обед в Городской отель. Еще он купил себе дорогой пистолет и такие шикарные шмотки, каких ни вы, ни я в жизни не имели.
– И ты хочешь нас уверить, что никогда не спрашивал, откуда у него деньги?
– Так я ведь уже сказал! С одной стороны, я сгорал от любопытства, а с другой – вовсе не жаждал ничего узнать. Дело-то вот в чем: я решил, что в тот вечер он что-то такое видел или слышал и это принесло ему кучу денег.
– А заодно и пулю?
– Вполне возможно, как я понимаю.
– Ты помнишь, когда это было?
– Тридцать первого июля. – И он торжествующе посмотрел сначала на Эрика Ягера, потом на Де Грипа.
– В тот вечер
– Да, старуха на следующее утро позвонила мне, чтобы поблагодарить за сыр. «Хороший парнишка», – говорит. Сидел и беседовал с ней до десяти часов. Да вы сами можете у нее справиться.
– А ты его потом не спрашивал, какой дорогой он возвращался? Есть ведь два пути.
– Вот-вот.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Да ничего особенного. Я уже сказал: верны мои догадки или нет, но я с этим никак не связан. И если вы понимаете, что я имею в виду, значит, вам понятно, почему я в это дело не встревал.
Эрик Ягер и Де Грип опять переглянулись. Вечер тридцать первого июля запомнился им слишком хорошо.
– Выкладывай, – сказал Де Грип. – Тебе же только на руку играть в открытую.
Де Грип любил образные выражения.
– Еще раз повторяю, что могу дать промашку, – сказал Волфскоп. – После того как он сорвал такой большой куш, я не поленился переворошить кучу старых газет в кухонном шкафу и наткнулся на кое-что любопытное. Вечером тридцать первого июля пропал ребенок.
И опять наступила тишина. Бесследное исчезновение взрослого человека – дело очень и очень деликатное. Исчезновение ребенка – ужасное.
– Значит, по-твоему, Крис Бергман в той или иной степени был связан с пропажей девочки? – помолчав, спросил Де Грип.
– К самой пропаже он, думаю, отношения не имел. Какая ему от этого выгода? Но он мог видеть, что произошло. Мне кажется, дело обстояло так: в тот вечер он не сразу сообразил, что оказался свидетелем необычного происшествия – похищения или вроде того. Иначе он бы тотчас бросился ко мне и рассказал обо всем, что видел. Мало того, думаю, он бы тут же побежал в полицию. Промолчать, когда дело касается ребенка, – значит шутить с огнем, а Крис не из тех, кто пойдет на это.
– Так что же ты предполагаешь?
– А то, что, когда он на другой день прочитал в газете об исчезновении девочки, он вдруг словно прозрел.
– И не сообщил нам об этом. А ты говоришь, Крис не из тех, кто станет наживаться на несчастье ребенка.
Волфскоп задумчиво затянулся сигаретой.
– Может, он хотел сперва поговорить с этим типом. А тот велел ему держать язык за зубами. Это даже не шантаж. – Он притушил окурок. Посмотрел на Де Грипа. – Если все произошло так, как мне кажется, то два обстоятельства бесспорны.
– Какие же?
– Первое: он этого субъекта знал.
– А второе?
– Второе, – Волфскоп покачал головой, – девочка была мертва, и дело это весьма гнусное.
10
Час спустя Эрик Ягер ехал на виллу Алекса Хохфлигера. Вернее, на виллу старой мефрау Плате, вспомнил он, когда остановился возле светофора, дожидаясь, пока опустят мост. Мимо него прошло пять грузовых судов, и от излучины Старого Рейна приближались еще две яхты.